Алекс Лоренц - Собаня

Пес так и не угомонился. Всякий раз, когда Леня собирался впустить его обратно в комнату, тот снова принимался заливаться как оглашенный. После вечернего выгула бигль и вовсе отказался переступать порог квартиры. Пришлось приподнять скулящее животное за ошейник и затащить внутрь.

Весь остаток дня Сережа ни разу не дал о себе знать – лишь вертел лысой башкой, оценивал обстановку колюче-холодным взором. Таня не сводила с него умиленного взгляда, корчила гримасы и протяжно завывала: «Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы! Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!» – а затем шкодно хихикала в кулачок.

«Неужели это послеродовой гормональный фон так влияет?» – оторопело думал Леонид. А потом ловил себя на страшной мысли: лучше бы проявил мужскую твердость и уговорил ее на аборт.

Ночью он проснулся от настойчивого, требовательного стука. Выругался, приподнялся на кровати, огляделся. Дал глазам привыкнуть к темноте. Сереженька стоял в кроватке на ножках, держался одной ручонкой за бортик, а другой, сжатой в кулачок, стучал по заградительной перекладине.

Как он может стоять?! Он же новорожденный!

Леонид тронул за плечо спящую жену.

– Ау! – позвал он, когда супруга подала признаки жизни. – Он жрать, наверное, хочет. Стучит.

– Кто? – последовал вопрос.

– Сер… сын твой, кто еще! – Назвать ребенка по имени не повернулся язык.

Таня нехотя откинула одеяло, сладко потянулась под аккомпанемент стука. Неспешно подошла к кроватке. Взяла сынишку на руки, обнажила одну грудь. Малыш жадно присосался, принялся сочно, с похрюкиванием чавкать.

Леонид отвернулся, накрыл голову подушкой.

Во второй раз он проснулся под утро, часа за полтора до звонка будильника. Черная звенящая тишина навалилась мешком. Спросонья ему померещилось, будто кто-то невидимый склонился над ним и хрипло, неразборчиво бубнит. В черепную коробку словно проникли чьи-то холодные пальцы, ощупывали полужидкую мякоть мозга.

С трудом поднявшись по будильнику, он пошел в ванную, кое-как привел себя в порядок. Вид у него был помятый, как после бурной вечеринки. Под глазами набрякли солидные мешки.

«Надо бы взять отгул на пару дней…»

Таня спала. Он прикрыл дверь в комнату, а сам отправился в кухню состряпать себе нехитрый завтрак из двух яиц, хлеба и кофе.

Кусок не лез в горло. Еда горчила, вызывала тошноту.

Хлопнула дверь, по полу зашаркали тапки. Танин несдержанный зевок перешел в раскатистую отрыжку.

Пальцы Леонида выпустили вилку. Она тяжело клацнула о тарелку.

Супруга заглянула в кухню – просунула голову в дверную щель.

– Как малыш? – спросил Леня, повернувшись к ней. Он по-прежнему не мог заставить себя назвать сына по имени.

Жена лупала глазами. За ночь ее лицо заметно изменилось: щеки впали, кожа посерела, вокруг глаз образовались коричневатые круги. А на верхней губе…

…усы?!

Нет, не то чтобы настоящие, как у мужика. Лишь тонкая полоска пушка. Но черная и потому хорошо заметная.

Леонид поперхнулся куском яичницы.

Уходя в офис, он заглянул в комнату попрощаться. Дверь была приоткрыта. Таня стояла у окна, держа на руках ребенка, одетого в ядовито-красные колготки и распашонку – одежку, которую они купили на будущее, когда ребеночек подрастет.

Их шестнадцатиэтажку возвели на самом краю города. С пятнадцатого этажа, где поселилась молодая семья, открывался вид на болотистую равнину. Далеко впереди зеленела полоска хвойного леса, а на горизонте в ясную погоду живописно пылал закат.

Леонид подошел к двери так тихо, что Таня не услышала.

– Ты только погляди, дитятко, какой нонче седой туман в еланях! – приговаривала она.

Еланях?! Дитятко?!

Младенчик осторожно повернул лысенькую головку на толстой шейке. Но не к окошку, а в противоположную сторону. Пронзил отца взглядом, словно ржавым шилом.

Тот отпрянул от двери.

Губки Сереженьки растянулись до ушей, обнажив два ряда побитых застарелым кариесом, по-акульи острых зубов.

Леонид ринулся прочь из дома.

Гудки. Гудки. Гудки. Длинные. Издевательски долгие.

– Оп-па! Ленчик! Сколько лет сколько зим!

– Привет, Егорка. Я по делу…

– Сын-то у тебя родился наконец?

– Родился. Вчера выписали…

– Поздравляю, братишка, рад за тебя, – слукавил Егор. – Тыщу лет не виделись. Когда будем обмывать пополне…

– Егор, я за помощью! У меня проблемы!

– Что стряслось?

– Тут какая-то чертовщина. Ты, наверное, не поверишь. В общем… даже не знаю, как объяснить…

– Да уж попытайся как-нибудь.

– У меня дома стало опасно. И это как-то связано с нашей летней поездкой в Житную Поляну. Обязательно все расскажу, но не по телефону. Нужно сесть в спокойной обстановке, выпить, потрындеть. Ты ведь один живешь… Вот я и хотел попросить приютить меня на пару деньков, пока буду подыскивать съемную хату.

– Ну… не вопрос. Конечно. Когда ждать?

– Часа через два. Только вышел из офиса. Заберу из дома паспорт и шмотки кое-какие. И пса захвачу.

С порога его обдало запахом гари. В квартире по воздуху вальяжно дрейфовали тонкие слои сизого дыма.

Навстречу вышла Таня, держа в руке блюдце с черным дымящимся комком.

– А я котлетки готовлю! – возвестила она, по-детски гордая собой. – Ну-ка, попробуй! – Она перегородила мужу проход, взяла двумя пальцами «котлетку», поднесла к его рту.

Он отклонился, непроизвольно поморщился.

– НЕТ, ПОПРОБУЙ! – потребовала она и сунула черный ком ему в губы.

Пришлось открыть рот, откусить кусок. На зубах захрустели угли.

– Ну как, вкуснятина, да?! – Ее лицо лучилось нездоровым восторгом. – ДА?!

– Умгу, – промычал Леня, вымучив из себя улыбку.

– Приходи за стол. Руки помыть не забудь. – С этими словами она исчезла в кухне, закрыв за собой дверь.

Под толстой сгоревшей коркой оказались не то сухожилия, не то еще какая резиноподобная дрянь, которую невозможно было прожевать. С волосками. И кусочком хряща. Леня сплюнул горелую мерзость за порог.

Сама жри свои котлетки!

Он оставил дверь в квартиру приоткрытой, чтобы потом быстро и тихо выскользнуть. Вихрем влетел в комнату. Детская кроватка пустовала. Выходит, Таня забрала кроху с собой в кухню. Тем лучше. Чувствовать на себе этот пронизывающий взгляд – сущая пытка.

Почему собака не лает?

Он заглянул на балкон. Пса там не было.

Что они сделали с Джеком?!

От страха и незнания, с какой стороны нагрянет опасность, свело кишки. Капельки холодного пота проступили на спине, пропитали рубашку.

Он рванул дверцу шкафа. Аккуратную стопку постельного белья увенчивала отрубленная собачья голова. Остекленелые глаза жалобно глядели на хозяина. Простыни в крови.

Что это? Ночной кошмар? Альтернативная реальность?