Елень Романовъ - У черта на куличках

– Огонь – это и есть ты. – Рае сжал маленькую ладонь, но она уже слишком хотела выскользнуть.

– Кто же я без него?

– Этого тебе никогда не узнать.

Рае ослабил пальцы на пластике, раздался зычный хлопок – змей вздрогнул и стиснул веки, прикусив их как губы. Колдун закрутил крышку, положил бутылку на сиденье между ними, и та, откатившись, стукнула Шего в бедро. Зверь брезгливо повел плечом – шея и скула отозвались волной на это движение – но проклятую бутылку, которая холодила и жгла ему ногу, не скинул, как ему ни не терпелось, все же сдержался, лишь попросил устало:

– Я знаю, что заслужил, чтобы ты на голову мне ее вылил. Но, прошу тебя, убери это.

– Ты не должен бояться.

Змей скинул Чертову бутылку на пол, к ногам хозяина.

– Должен, еще как должен! А ты бы не боялся? – Он посмотрел в глаза Рае, требуя ответа. Колдун молчал, и лицо его было такое закрытое, такое непроницаемое, такое холодное. – Зачем мы здесь? Сколько уже времени этот кошмарный дождь не прекращается? Чего ради ты усадил меня в это корыто? («Корыто? – сквозь зубы прошипел провидец и любовно погладил руль, приговаривая: Не слушай его, милая, не слушай, хорошая»). Я могу попасть куда захочу, – настаивал змей, – не замочив рукава, спусти же меня с цепи! Зачем ждать, когда сырость мне кожу разъест? Вода сильнее. Страшнее. И ты – сильнее. Пьешь ее передо мной, все бахвалишься, что ты человек, пока я, чудище, дрожу тут как осиновый лист. Чем это лучше Острога? Отдал бы меня стерхам, и делу конец.

Шего буравил Рае взглядом – черные-черные зрачки синих-синих глаз в ободе густой пульсирующей радужки подрагивали бессильной яростью, словно мертвые звезды. Рельефная кожа сиденья вокруг колдуна начала пузыриться и плавиться, дым и омерзительный запах паленого поползли по салону.

– Э-э-э, люди! – Крола, украдкой поглядывавший на них в зеркало заднего вида, завертелся туда-сюда – белые пустые глаза провидца метались повсюду, как крошечные шарики, – протянул назад свободную руку, бессильно обмахнув веером пальцев коптящее сиденье. – Вы чего, мать вашу, творите?

– Устанешь чистить, – пригрозил Рае, не обращая внимания на провидца, змей тоже не обращал внимания на провидца, он рычал от злости.

– Пить могут все, – сухо добавил колдун.

Крола полез опустить стекло, чтобы выгнать сгустившуюся вонь, но окно само по себе резко захлопнулось, так что ни кнопки, ни ручки не смогли вновь открыть его – провидец ударил руль:

– Черт бы тебя побрал, Рае, ты испоганил мне всю машину, а теперь еще велишь задохнуться от этого смрада?

Колдун не ответил, оценив, на чьей стороне Крола, и сказал Шего:

– Некоторые только это и могут. Так выпало.

Но змей устал от предначертаний. Выпало. Смешно сказать: снег судьбы . Он зло усмехнулся себе под нос – язва на языке и в горле не рассасывалась, зато дым в салоне исчез сам собой.

– Что смешного?

– Тебе не понять.

Шего сжал кулаки и уставился перед собой – щетка волос на затылке провидца уперлась тому в складку на шее, и, глядя на нее, змей вспомнил о топоре палача.

– Вечно ты мне все запрещаешь, – сказал он, распустив пальцы, и зло втер ладони в грубую ткань штанов. Колдун проводил усталым взглядом это скольжение, поднял с пола бутылку, бросил на пустое сиденье впереди и вернулся к своим бумагам.

– Я всегда позволял тебе больше, чем когда-либо было можно.

– В твоем мире – не в моем.

Тьма подступала сверху и снизу, смыкая в пасти серую полосу горизонта. За окном изредка мелькали плоские черные шары деревьев и углы домов, что были ниже этих деревьев, тут же сменявшихся бесконечными угрюмыми лентами леса. Шего уперся локтем в стекло, поджав костью ладони кость подбородка. Дверь била в локоть, ладонь – в лицо.

Прошла вечность, прежде чем машина остановилась, – сотни смазанных унылых картин пронеслись за окнами, пока мгла не стерла границ, выеденных деревьями. Дождь все не прекращался, капли летели в свете фар, как отсветы хвоста кометы, высекая фальшивые искры, что странным образом успокаивало, но в конце концов машина остановилась, разрушая монотонную безучастность дороги, и вода плашмя повалилась на капот.

Кончилось волшебство.

Крола выдернул ключ зажигания, бубенцы брелоков зазвенели у него под ладонью, но Шего не хотелось покидать ставшую привычной безопасность салона. Провидец потянулся к бардачку, доставая перетянутый зонт, больше похожий на сверток с чьей-то отрубленной рукой. Шего украдкой поглядывал на колдуна, баюкавшего в ладонях трубку из свернутых бумаг. Змей боялся повернуть голову, чтобы только Рае его не заметил, и смотрел на него тайком, загоняя зрачки в самые уголки глаз (так близко к кости, что становилось больно), но ничего не видел, только темное пятно – след один. Колдун застегнул пуговицу на пиджаке и передал бумажный сверток провидцу – тот спрятал его в бардачок, замок которого сам собой провернулся. Змей тоже стал готовиться к выходу и достал из мешка заговоренные плащ и перчатки. Тихий Рае ему совсем не нравился. Колдун приказал Кроле: «Проводи его», – и вышел в ночь, не взглянув на Шего. Холодная сырость дохнула в салон – у зверя защипало лицо и руки, но еще сильнее защипало внутри, и ему страшно захотелось безропотно последовать за своим хозяином в мокрую темноту. Дверь за Рае захлопнулась слишком быстро, так что змей успел лишь скользнуть ладонью по сиденью, попав в тепло на рельефной коже, где только что сидел этот ледяной человек.

– Ну как, готов? – спросил Крола.

Шего покачал головой, надел плащ и вылез под дождь.

Шего потянул на себя дверь не дома, а недоросля какого-то – та упрямо не поддавалась: расшатанные зубы косяков не давали ей встать в перекошенное окно проема, и маленькая створка осталась зиять, словно резаная рана, куда темно проглядывало сырое мясо отравленной ночи.

– Не мог бы ты сделать свое пламя безвредным? – попросил провидец, с опаской посматривая на пылающую ладонь, которую змей выставил перед собой.

– Интересно как? – удивился Шего.

– Ну, не знаю, как в лампе. – Крола пожал плечами.

– Но и от свечи дом может сгореть.

– Постарайся все же нас не спалить, ладно?

– Да уж постараюсь, – рассердился змей и другой рукой провел по стене, пальцы соскользнули с плотно подогнанных друг к другу бревен. – Черт, тут что, все из дерева? – спросил он то ли у мрака, то ли у провидца и, сжав кулак, погасил пламя.

Во внезапности темноты, будто наступившей на глаза, Шего стукнулся обо что-то и сразу разжег между пальцами спасительного светлячка – не больше капли. Нога наткнулась на чемодан, оскал которого походил на вой, вываленные волчьи языки перекрученных одежд вяло обвивали этот жалкий гроб.