Алевтина Афанасьева - Любовь. Адаптация

– Ладно, чего уж теперь… Ты крепко закрыл там?

– Не откроет, я надёжно замотал… Наползается и домой вернётся.

– Жалко, парень утоп в бутылке! – Антонина помолчала, задумавшись, будто примеряя на свою жизнь присутствие такого сына. Потом покачала головой, отгоняя мысли: – Собаку-то покормил?

– Даже не видел её. Там всё оставил, утром проверю.

– Тоже правильно. Давай ложиться, завтра пораньше встанем. Может, яблок с собой побольше прихватим? Пирогов потом наделаю, чтобы всем хватило, – Антонина Матвеевна улыбнулась. – В прошлом году, помнишь, как они понравились? На «ура» пошли!

– Утром решим. Иди ложись. Я всё проверю и приду.

Степан Ильич дождался, пока жена уйдёт в комнату и выключил свет. Старый дом он знал хорошо, давно выучил, где и какая доска скрипит, сколько шагов сделать от порога, чтобы не разбить колено о тумбочку, и множество других подобных деталей, какие знает всякий хороший хозяин.

В сумраке старик обошёл первый этаж, поглядывая в щели заколоченных окон. Степан не знал, кого думал увидеть снаружи: бездомную собаку, пьяного Димку или ещё кого. Только всё отчего-то казалось, что на участке кто-то ходит. Он гнал неприятные ощущения, списывая их на усталость.

«Показалось, мало ли что бывает. Нет никого, почти все разъехались, а другим незачем тут шататься». Собачий вой тоже больше не повторялся, и старик решил, что псина всё-таки нашла суп и осталась довольна.

Детский ночник в виде зайчика напоминал заблудившегося светлячка в тумане. Антонина спала, натянув одеяло до подбородка. В тишине было слышно её ровное дыхание, будто и не было переживаний накануне. Задорные кудряшки, из-за которых Степан когда-то и обратил на неё внимание, стали седыми, но по-прежнему не потеряли для него привлекательности. Ему всё так же хотелось оберегать жену от невзгод и помогать преодолевать проблемы, что сваливались на них.

Постояв в дверях, Степан Ильич успокоился от вида мирно спящей жены, а потом тихо пошёл на кухню. Пока что всё было на местах, спокойно и мирно. Мерно тикала секундная стрелка часов в коридоре, отсчитывая минуты.

Старик немного посидел в темноте на кухне, размышляя, с чего бы Сивашов напился в будний день. Димка казался ему дураком-переростком, который никак не мог справиться со своими страстями и уверенно шёл на дно. Не отпускала память о Семёне, Димкином отце, старом товарище. Потом думал, как жил бы сам, если бы сейчас вдруг стало двадцать. Или хотя бы тридцать! Дел бы наворотил, выполнил бы задумки! Да столько всего успел бы, вот только время то давно ушло. Оставалось настоящее, в котором ещё можно было что-то суметь.

Степан так и не заварил чай. Выпив воды, стянул из вазочки конфету и пошёл к себе. Узкая и длинная, похожая на пенал комнатка очень ему нравилась. Из мебели здесь помещались только диван да тумбочка со стулом. На стенах висели укреплённые книжные полки со стёклами, заставленные классикой и любимыми книгами. Раньше Степан перечитывал их, делал закладки или пометки прямо на полях. Это помогало поддерживать душевную молодость, да и склероз был неведом ему, в отличие от многих знакомых.

Скинув старые треники и рубашку, Степан улёгся под одеяло. В доме было тихо, и снаружи ветер тоже поутих. Усталость и волнение грозили обернуться бессонницей. От неё всегда время начинало тянуться медленно, и было невыносимо долго ждать рассвета.

В надежде заснуть, Степан повернулся на бок и стал смотреть на силуэты предметов на тумбочке. Статуэтка собаки, низкая и тяжёлая, которой придавливал раскрытые книги. Стакан с карандашами, к одному из которых была привязана верёвочка с ключом на конце. На окне прямо в горшок с тонкой и изросшейся геранью была воткнута деревянная линейка и засушенная ветка рябины. Рядом лежала принесённая конфета. Захотелось её съесть, но Степан пригрелся, и оказалось лень вылезать из-под одеяла.

Начали слипаться глаза, а мысли всё равно крутились. Уезжать и хотелось, и нет. Город отталкивал суетой и шумом. Мечталось жить на отдалении, изредка наведываясь к знакомым. Степан понимал, что как прежде уже не будет, и от этого внутри рождалась досада. Казалось, дети накручивают себя и зря переживают за них. Вместе с тем знал, что стоит за их тревогами, и был вынужден уступить.

«Антонина хотела взять ещё яблок, можно их накидать прямо в багажник Сашиной машины… Только тогда Тоня будет недовольна: любит, когда яблоки без синяков. От этого пироги вкуснее… Вроде как есть правда в этом: они у неё всегда вкусные, лучше ни у кого не пробовал… Отборные. Тесто тонкое, начинки много и не растекается… Умница она, моя хорошая. … А вот выдержит ли наша калитка, если Димка будет ломиться? Хотя, что ему мешает повалить забор? По пьяни и не такое сделать можно… Нет, хотя чего ему сюда лезть? Может, обойдётся, вроде мы с ним ладили, хотя и своеобразный он человек… Может потому, что такую жизнь выбрал и всех сам отпугнул от себя, а теперь вот расхлёбывает. Когда дома не ждут, горько жить, трудно. Мне вот хочется Юлю повидать. Как там она поживает? Скучаю сильно… Старый что ли стал, в самом деле? Да и писем мало от них теперь приходит. Наверное, работы много, некогда, дела вечные… Это мы тут поскучать можем, а в городе всегда найдётся чем заняться. Да и молодость, некогда о нас думать, что поделать… Это ничего, мы продержимся, привычные. Скоро вернёмся и поговорим, дела обсудим и чаю выпьем… Всё ли собрали? Вдруг, что забыли? Утром надо запа́рить овса той собаке. Жаль, поздно прибился. Вдруг толковый? Можно было бы приручить, а потом с собой увезти. Теперь уж едва ли так выйдет сделать, так что как повезёт бедолаге… Выпадет ли снег на неделе? Снова зима, ещё одна, – надо же, как время мчится… Раньше и в зиму жили здесь. Сугробы по колено, лопату брали, чистили, печку топили. Теперь кости болят, спину ломит, удобств хочется. Сто причин сидеть в удобной коробке с отоплением. Хотя я всё равно пожил бы тут ещё зиму-другую. На природе свободнее дышится. В городе даже небо – серое. Машин много, сходить некуда. Магазин, лавочка да диван. Скукота… В молодости самолёты строил, в городки играл, а теперь чем заняться? Руки не те, ноги тяжёлые, спина – крючком. Хех, старпёр, не иначе…»

Степан Ильич говорил сам с собой, решал мировые вопросы, перебирал бытовые ситуации, и только через полтора часа провалился в сон. Он уже не видел, как ветер принёс низкие серые облака, и как они замерли над посёлком. Природа готовила новое убранство, присматриваясь к происходящему внизу, отмечая блёклый свет редких фонарей и тёмные окна домов. Когда стало понятно, что все заснули, в небе показались первые хлопья. Крупные снежинки, как в сказочных фильмах, медленно опускались в лёгких дуновениях ветра. Мокрая земля исчезала под кружевным покрывалом, повторить которое не смогла бы даже самая талантливая ткачиха. К рассвету окрестности Балешево заснежило. Скрылась слякоть, прелая листва неубранных садов. Впереди всех ждал новый виток жизни.