Алевтина Афанасьева - Любовь. Адаптация

– Да, про ток я и раньше читала, – согласилась женщина. – Так бывает. Только сейчас-то совсем иное, разве ты не сам не понимаешь?

– Может газ там какой был. Они нанюхались и перестали чувствовать боль.

– Тогда зачем нападать?

– Хм, а может он так о помощи просил! – предположил Степан Ильич. – Если у него мироощущение нарушено, то мало ли как оно там происходит.

– Слишком непонятно, – Антонина закрыла глаза и потёрла виски.

– Не волнуйся зря. Это точно молодёжь развлекается, решили напугать. Неужели неясно? Как раз ситуация подходящая, и вокруг никого нет.

– А что если ты правда убил того мужика. Что теперь будет? Тебя посадят в тюрьму?

– Вот не знаю, убил ли…

– Голову оторвал ему! Значит, он умер!

– Да почему умер-то сразу? Он же и потом двигался долго! Может это робот какой-то?

– Стёпа, что ты мелешь?! Какие ещё роботы в Балешево?

– Да такие! В темноте кто разберёт, человек это или робот? Он странный был, белый или серый. Вонял сильно. Перебор какой-то, понимаешь? Кто-то старался напугать нас и кино снимал из кустов.

– Стёп, ты с ума сошёл? Чего ты мелешь? Какие кусты, какое кино? – Антонина устало закрыла глаза. – Мне что-то не по себе. Ты ещё с фантазиями своими. Давай ждать Сашу, пусть он уже скорее приезжает. Не понимаю, что происходит. Хочу прилечь…

– Конечно, конечно! Давай помогу!

Степан стянул с ног жены грязные сапоги, отвёл в комнату и уложил на диванчике, укрыв пледом. Едкий запах сердечных капель разнёсся по всему дому. Антонина выпила их и задышала ровнее, даже немного порозовела.

– Не выходи больше ночью никуда, тем более без меня. Знаю твои придумки, только сейчас всё как-то не так происходит, не нужно рисковать. Пожалуйста, Стёп, не расстраивай меня, – проваливаясь в сон, пробормотала женщина. – Приедет Саша, и вместе во всём разберёмся.

– Да, хорошо, буду дома. Засыпай, я тоже сейчас прилягу! Проверю всё и сразу лягу!

Степан сел рядом и какое-то время успокоительно поглаживал жену по руке. Тоня была права в одном. Происходящее в этот день было странным. Оно рушило все логические связи и довольно сильно пугало. Расстраивало и то, что Саша с Юлей так и не появились. Договорённость с ними всегда работала как часы. Зная, что письма в Балешево ходят с опозданием, они писали и договаривались о дне приезда заранее. Назначали дату, оставляя два – три дня на форс-мажоры. Степан Ильич решил, что в нынешнем году погода внесла свои правки в происходящее, и им стоило успокоиться и набраться ещё терпения. Саша хорошо водил авто, дорогу знал отменно, а значит, было делом времени, когда он доберётся по такой капризной погоде. Конечно, нарушение планов заставляло волноваться, но сейчас ещё больше нервировали события в посёлке…

Стараясь не скрипеть половицами, Степан Ильич подошёл к окну и прильнул к щели меж ставен. Отсюда было хорошо видно часть улицы, освещённую тусклым светом фонаря. Снег перестал падать, ветер затих. Балешево безмолвствовало.

Степан прокручивал в голове произошедшее, и по спине бежали мурашки. Кошмар наяву – не иначе! Только как такое было возможно? Подробности всплывали слишком явно, от этого к горлу снова подкатывал ком.

«Ужастики» Степан не смотрел. Не понимал зачем. Верить в потустороннее не хотел, хотя в жизни много чего повидал. Степан привык всему находить логическое объяснение, даже когда события были странными. Сегодняшняя встреча заставляла думать о прогрессе, но фраза Тони разбивала эту теорию: «Какие роботы в Балешево?» Так что же оставалось думать?

Только если это были не роботы, то Степан убил человека и за это придётся отвечать по всей строгости закона. Пьяница это был или сумасшедший, но ведь голову-то ему он оторвал. Так что могло выйти так, что зимовать Степану Ильичу придётся на нарах.

Навалилась жуткая тоска. Старый дом, который они готовились покинуть, вдруг стал милее всего на свете. Хотелось затаиться здесь навсегда. Родное Балешево, его сады, банки с «закрутками» и тишина. Степан стоял на кухне около наблюдательного пункта и смотрел на полутёмный отрезок улицы так пристально, будто хотел запомнить каждую досочку забора и изгибы ветвей деревьев.

Заныло сердце и затекла рука, которой опирался о подоконник. Под тиканье часов старик отсчитал себе сердечных капель в стакан и выпил залпом. Перевозбуждение и усталость измотали его, но ложиться спать было отчего-то страшно. Это казалось потерей контроля над ситуацией: ведь кто знает, что произойдёт, когда он закроет глаза.

Степан прошёл до входной двери, снова проверил засовы. Поразмышлял, какие у них шансы спастись, если кто-нибудь явится. Прежде дом не подводил: крепкий сруб издали предупреждал любителей лёгкой наживы, что придётся попотеть, легко его вскрыть не удастся. Может, не подведёт и теперь? Немного успокоившись, старик пошёл к себе в комнату.

Кровать скрипнула пружинами, матрас качнулся и замер. Степан тихо лежал в тишине. Беспокойные мысли настойчиво лезли в голову, переключиться на другое не выходило. Неожиданно для себя Степан начал размышлять о судьбе всего человечества. Его давно тревожило происходящее. Поступки людей стали малопонятными, почти всегда корыстными, слова расходились с действиями. Казалось, все сошли с ума, растеряв ценности.

«Вот в наши годы.., – начинал было думать Степан, но одёргивал себя. – Что за стариковский бред? Когда ты успел понабрать его, Стёпка?!»

Как многие, он понимал, что люди всегда остаются прежними, меняются лишь обстоятельства, в которые их загоняет жизнь. Взрослые дети, обросшие бронёй и злостью. Мало кто из них уцелел внутри. Ещё меньше тех, кто был готов признаваться в таком. В этом круговороте Степан не мог понять одного: как же вышло, что большее число людей стало мерзавцами? Не могло быть так, чтобы у всех в жизни возникали лишь трудности! Почему хорошие добрые и понимающие люди исчезли из поля зрения, а на виду оказались прохвосты?

«Заборы – выше, люди – злее. Разве так должно быть? Бегут за наживой, вещами, переделывают дома, а чашку чая налить и душевно поговорить разучились. Зачем так жить? Что после себя оставят?»

Мысли кружились, перетекали от печальных к радостным, спутывались, а потом Степан Ильич тихо заснул. Снаружи усилился ветер и начал тревожно бить ветками по ставням; короткий ноябрьский дождь налил лужи и растопил снег. Балешево стало тёмно-серым. Когда в призрачном тумане погасли фонари, а утро нового дня ещё не успело окончательно вступить в свои права, в старом саду скользнула неясная тень. Испуганная птица сорвалась в небо, не решившись нарушить мёртвую тишину криком. Лишь шелест крыльев на несколько мгновений заполнил собой воздух, а после снова всё затихло, словно и не было никакого движения.