Юлия Игольникова - Сказочница

Никитка слушал, опустив глаза в пол, всхлипывал и размазывал слезы по лицу, но уж больше не возражал рассказчице. Понимал: бесполезно это. А она продолжала:

– Понял уже Никитка, что не вырваться, не сбежать ему от медведя. Но не знал еще о том, что медведь этот – людоед. Как на вилку нацепил он мальчика на лапу и стал мотать его из стороны в сторону, то об землю его ударит, то об дерево. И уж не кричит Никитка, сил на это не осталось, стонет тихонечко только. А медведь не на шутку разошелся, хрипит, фырчит, ужин вкусный предвкушая. И так сильно раззадорился, закружил мальчика, что тот сорвался с когтистой лапы и в кусты отлетел. Лежит там весь в ссадинах, в ранах рваных, кровью истекает. Затаился. Вдруг медведь не найдет. Но зверь свою добычу чует, не отпустит. Вот уж сучья хрустят у самого Никиткиного уха, и слюна на лицо его капает. Закричал мальчик изо всех своих последних сил…

Не успела рассказчица договорить, Никитка резко сорвался с места, одним махом перепрыгнул сторожевого пса и пулей с криками и воплями вылетел из дома.

– Да стой! Куда ты?! – крикнула ему женщина вслед.

– Нет, нет, – дурным голосом орал мальчик, – не хочу больше слушать, не буду!

– Да жив, жив Никитка остался, – пробормотала женщина, понимая, что слова ее уже не достигнут ушей ребенка. – Охотники его спасли. Эх, – махнула она рукой, головой осуждающе покачала, – до конца надо сказку дослушивать.

*

– Маруся! Маруся! – закричал Егорка с порога. – Что расскажу тебе! – голос его звенел от возбуждения. – Такая беда приключилась!

Он залетел в комнату. Светлые его волосы были взъерошены, веснушчатое лицо раскраснелось, а глаза голубые готовы были из орбит выпрыгнуть, так широко они были раскрыты.

– Да что стряслось-то, Егорка?! Ты сам не свой!

Молодая красивая девушка лежала на кровати. Она чуть приподнялась на подушках, поморщилась.

– Ой, Марусь, что, опять болит? – Егорка кинулся помогать сестре.

– Да ничего, – махнула она рукой. – Ты, как ураган, налетел. Испугал меня даже.

Девушка улыбнулась, и ее бледное лицо в миг посветлело, засияло свежестью и молодостью, а грустные синие глаза оживились, заблестели.

– Как ты, сестренка? – озабоченно спросил мальчик.

– Да хорошо все, как всегда, – отмахнулась она. – Ну давай, рассказывай. Вижу, тебе не терпится новостью поделиться.

– Ох, Маруся, – выдохнул он. – Беда-то какая случилась! Никитку еле живого из леса принесли охотники из соседней деревни. Говорят, медведь на него напал. Живого места на Никитке нет. Кровью истекает. Через все лицо шрам. Уж останется ли жив, неизвестно.

– Знать, далеко он в лес забрался, раз медведя повстречал. Эх, мальчишки…, – покачала девушка головой. – Говорят вам: не ходите в лес…

– А я и не хожу. Как же я тебя одну оставлю, – возразил Егорка. – Ну давай, Маруся, пойдем ужинать.

Он помог сестре подняться, откинул одеяло, подал костыли. Она, морщась и вздыхая, спустила ноги изуродованные с кровати. Одна была сильно короче другой и болталась безжизненно, не доставая до земли. Вторая была иссохшаяся, худая и кривая. На нее девушка наступала кое-как. Брат поддерживал сестру. В его сопровождении она добралась до кухни и, выдохнув, плюхнулась на лавку.

– Не надо было тебе вставать. Зачем ты мучаешься? Я бы тебе все принес. Мне же не трудно.

– Нет, нет, – возразила она. – Так лучше. Так я себя хоть человеком чувствую, а не колодой обездвиженной.

– Ну что ты такое говоришь, Маруся! – возмутился брат. – Ты у меня ведь самая красивая!

– Ничего, Егорка. Мне двигаться полезно. А то залежусь и совсем ходить разучусь.

Егорка быстро, по-хозяйски накрыл на стол. Дело для него это было привычное, справлялся он с ним хорошо.

Они немного перекусили. И разговор их возобновился. Егора сильно взволновала история, произошедшая с соседским мальчиком.

– А как ты думаешь, Маруся, правда ли на Никитку медведь напал? Неужели они в лесу у нас водятся?

– Откуда мне знать, – девушка пожала плечами. – Я в лесу не была никогда. Только…, – она замолчала и задумалась.

– Что, Маруся? – тронул Егор сестру за руку.

– В медведе ли дело? – многозначительным тоном продолжила девушка.

– А в чем? – удивился мальчик.

– А может быть, это проделки ведьмы, – страшным шепотом сказала она. – Ведьмы Ефросиньи!

– Ты, правда, так думаешь?! – голубые глаза вновь полезли из орбит, а лицо порозовело до кончиков ушей.

И тут Маруся рассмеялась.

– Испугался?! То-то же! Кое-что и я могу!

– Ну и шутки у тебя, сестренка, – брат надул губы, а потом вскинул голову, – но ведь не зря же люди болтают. Может, и правда, живет в лесу ведьма?

– Может, и живет, – уже серьезно сказала девушка. – Мне мама, когда жива была, много про нее рассказывала.

– Ой, Марусь, расскажи! Я-то маленький был, не помню ничего.

– Ну слушай. Жила на окраине села девушка. Одинокая была, ни отца, ни матери, ни брата, ни сестры. И откуда она взялась в этих краях, никто не знал. Обособленно жила, почти ни с кем и не общалась. Так если иногда при встрече словом, другим с кем перемолвится. Да и люди-то не сильно стремились разговоры с ней заводить. Потому, как если что скажет она, то так оно и случится. Могла хорошее что-то сказать, а могла ведь и плохое! За глаза ее люди ведьмой-сказочницей называли.

– А почему сказочницей? – поинтересовался Егорка.

– Ну вроде как не всерьез она все говорила, а будто сказку рассказывала. Ну так вот, случались и несчастные случаи в деревне.

Настасья Ивановна как-то отправилась в огород картошки к обеду набрать. И мимо как раз Фрося шла, заметила ее, шаг замедлила, взглядом долгим поглядела и ближе подошла. У забора остановилась и говорить начала: «Настасья хотела обед сварить, пошла картошечки накопать, да не заметила, как трава сорная в том месте проросла, корни пустила. А корешки-то у той травы – клубеньки на картошечку похожие. Ну Настасья их вместе с картошкой и выкопала, а потом и сварила. Да всю семью накормила. А домочадцы ели и приговаривали:

– Удалась картошка в этом году, наваристая, рассыпчатая, только привкус странный какой-то. Или Настасья приправила ты ее чем?

Сытые и довольные разошлись после обеда, а потом долго животами мучились. Исхудали все, побледнели. Да хорошо хоть живы остались!».

Настасья Ивановна наругалась тогда на нее и прогнала. Говорила:

– Что ты чушь какую-то несешь, Фрося? Что за сорняки еще! Где ты их в огороде у меня увидела?

Но только все так и случилось. Правда, так и не выяснили, что причиной отравления послужило. Но семья Ивановых сильно намучилась. Конечно, после этого слухи по деревне поползли, что это Фрося беду накликала, мол, может, глаз у нее дурной, а может, и вовсе – колдовство это.