Роза Поланская - Дом северных ветров

– Ой, и правда, желтые, – согласилась Оксана. – Сначала кажутся темными, а если вглядеться – желтые. Ужас. Нет, правда, страшнова-то как-то. Как кошка. Будешь сметану? Это тебе не городская жижанка.

Я помотала отрицательно головой, вытирая крышку и вешая наконец полотенце на крючок-уточку.

– А я учусь на технолога ресторанного бизнеса, – сообщила Оксана. – Только сейчас в декрет ушла.

– Ясно. Я пойду наверх.

– Подожди, – остановила меня Оксана. – Александр здесь? Ну, знаешь, высоченный такой – в проем не вмещается, – хохотнула молодая хозяйка.

– С белыми ресницами?

Она кивнула. А я пожала плечами.

– Знаешь, – сказала я. – Он не Александр. Ну вообще никак, – поделилась, имея ввиду, что имя ему не идет нисколечко.

– А откуда ты знаешь? – осторожно спросила Оксана, бросив взгляд на мужа, – Бабанька рассказала?

Я неуверенно кивнула – вдруг проговорится.

Нависла такая пауза, в которой было слышно тиканье старых массивных часов, висящих в гостиной.

– Все врет. Тихо шифером шурша, едет крыша не спеша, – выговорила Оксана, тряхнув головой, словно сбросив озадачившие мысли. – Володь, ну че застыл? Кушать будешь?

Вовка пожал плечами неопределенно, потом одним резким движением ноги подцепил ножку табуретки, отодвинул и сел к столу.

Я вышла из кухни. Баба Лида торопливо и неуклюже разувалась в коридоре.

– Тяжело сымаются. Ноги к вечеру отекают, – пожаловалась мне, – А чего это? Оксаночка приехала? Да? А на почте – такие очередя! И старухи наглые вперед меня лезут, орут, как полоумные.

– Бабанька, мы тут! – крикнула Оксана из кухни.

Баба Лида бросилась к внучке, заваливаясь в стороны при каждом шаге. И утонула в ее больших объятиях – седовласая старушка с торчащими перышками волос.

И дни в тереме полились непрерывным потоком – листопадом осенним. Я много и подолгу гуляла в одиночестве по тихим улицам Сокола. И не могла надышаться его влажным воздухом, тающим в легких.

Дом пригрел нас, таких разношерстных-разноликих – всех нас, собравшихся под его крышей. Он был единственным, кто нас объединял. И он – тот, кто сделал нас нами, настоящими.

Сиротливо жались к нему с боков соседние домишки. А он стоял, как на параде, по-генеральски выпятив грудь, и вороны стекались к нему, как ручьи в воронку. Он горел всеми окнами сразу из-за наполненности своих покоев. Октябрь обходил его стороной, распластавшись неуклюже на крышах ближних домов скорченными пальцами корявых листьев, драматично подбрасываемых ветром.

А внутри дома была целая жизнь. Мастерски исполненный спектакль театра, подмостки которого украшали обычные люди.

Хотя… на слове «люди» следует сто раз подумать и пролистать тетрадку.

По вечерам, когда дом засыпал и шептался с тенями, и позвякивал льдинками советской люстры в гостиной, мы с Ольгой спускались на кухню. Садились под кисейную юбку торшера, качающегося барышней над круглым столом, над дымчато-розовыми искусственными пионами, венчающими белую скатерть. Старый телевизор ободранным боком следил за нами из-под кружевной салфетки, а мы – две тургеневские девушки 21 века (как сами себя называли) – корпели над учебниками и лекциями. И если названия моих книг были вполне читабельны, то Олины, из физико-математического факультета, без содрогания в голосе и легкого ужаса прочесть было невозможно.

Оля – настоящий будущий ученый. Даже Граф это понимал и всегда обходил ее стороной, запрыгивая бесцеремонно мне на ноги. Я привставала и просила услужливо:

– Любезный Граф, не соблаговолите ли слезть?

Граф не желал, цеплялся за мои шорты острыми коготками. А я, подняв руки и не притрагиваясь к нему, настаивала, раскачиваясь, чтобы скинуть кота на пол:

– Послушайтесь моего совета, болезный!

И недовольный Граф наконец спрыгивал, обиженно подходил к креслу-качалке, устраивался там, свернувшись и посматривая на меня искоса зеленым, приоткрытым глазом.

В одни из тихих полуночных посиделок мы услышали стоны путника, набредшего в пустыне на вожделенный оазис. Женские томные стоны.

Мы с Ольгой оторвались от книг и посмотрели друг на друга.

В дверном проеме кухни, в темноте безжизненного пространства, вдруг забелел человеческий силуэт. И замер, не доходя до нас. Баба Лида, простоволосая, с седыми, торчащими нимбом волосами, в одной ситцевой белой рубашке в мелкий цветочек, стояла, не шелохнувшись, и вслушивалась в стоны, доносящиеся сверху.

Я вновь повернулась лицо к Ольге и одними губами, почти беззвучно произнесла:

– Она подумает, что мы специально здесь сидим и подслушиваем.

– Ужас, – губы Ольги сложились в узнаваемое безголосое слово.

Мы дернулись, схватили свои ученические принадлежности и рванули к выходу.

Но бабушка нас поймала. Цапнула за локти крепко и по-детски испуганно попросила:

– Слухайте! Слышите?

– Не-е-ет, – протянули мы голосами двоечника, нагло врущему учителю.

– Чего брешете-то! И вот так кажную ночь! Бьет сморчок Оксану, а она плачет!

– Баб Лид, она не плачет! – прошептала я.

– А то я не слыхала, – бабушка отодвинула нас в сторону и направилась к лестнице, причитая: – И сколько можно над ею измываться. Выродок татарский, я ему покажу сейчас!

Я нагнала ее на середине скрипучей лестницы, обогнула и загородила проход.

– Баб Лид, не ходите! Он ее не бьет… – я махала головой и улыбалась совершенно дебильной улыбкой.

– Че-го?!

– Баб Лид, вы же были замужем. Они – муж и жена. Вы… понимаете?

Но она, тяжело ступая, задыхаясь, поспешила наверх.

И когда я увидела, что она берется за ручку Оксаниной двери, поняла, что надо спасаться бегством. За доли секунды взлетела на второй этаж. Позади оставался белый силуэт старой женщины в широкой ситцевой ночнушке…

Только оказавшись в нашей студенческой комнате, я обнаружила, что за мной по пятам бежала Ольга, и я ее дверью закрывающейся чуть не убила.

Мы молча ждали, сверкая друг на друга глазами в свете полной луны, прилипшей к черному полотну космоса.

Баба Лида через минуту осторожно открыла нашу дверь и закрыла за собой. Молчала.

– Ты была права, – сказала она мне, – я захожу, а он там на ей, меж ног. А она лежит. Тьфу.

Когда бабушка вышла, я повернулась и произнесла над спящей Людой:

– А ты говоришь: в шестьдесят пять Вероника Петровна предохраняться учит…

По воскресеньям к нам бесцеремонно забегала Оксана, хлопала по ногам, укутанным перинами, и скороговоркой причитала:

– Ну пошлите, вставайте, я чай сделала, бабанька пирогов испекла. Ну же.

И мы нехотя поднимались. Теплые босые ноги проскальзывали в волосатые тапочки, накидывали махровые халаты, сладко позевывая, собирали кудлатые волосы в небрежные хвосты.