Роза Поланская - Дом северных ветров

– Кхыкашь? – перебила мои мысли бабушка, повернувшись к подавившемуся коту. – Постыдился бы! Целиком мясо глоташь, будто отбирает хто! А мышь в простенке скребеться!

Баба Лида взглянула мне в глаза пронзительным взглядом, наклонила голову вбок любопытно.

– Так что все мы – не те, кем кажемся, – повторила она, сощурившись.

А в университете ныла однокурсница Люда, оставленная мною на растерзание Клавдии Петровне.

– Ты понимаешь, – шептала она мне на философии. – Эта старая ведьма говорит, что я топаю, как слон, что срочно нужны другие тапки с мягкой подошвой, потому что у нее краска на полах облупливается.

Я закатывала глаза, а Люда продолжала, воодушевившись моим пониманием:

– Подселила ко мне на твой диван студента малолетнего. Я ей говорю: «Клавдия Петровна, а ничего, что я – девушка, а он – парень? А она: ну какой же он парень, Людочка, ему даже семнадцати нет! А этот шестнадцатилетний мальчик просидел весь вечер, пялясь на мои сиськи.

– У тебя классные сиськи, поймите его, коллега.

– Я не узнаю вас, коллега, я ждала от вас слов сочувствия, а не пошлости.

– Я сочувствую вам, коллега.

– Спасибо. А у вас, должна заметить, классная задница.

Я протянула руку, и мы совершили официальное рукопожатие, как если бы заключили сделку.

А потом, после всех пар, нагруженная сумками, помогала Люде перевезти ее пожитки к нашей спасительнице – бабушке Лиде.

И уже в комнате, заняв третью кровать – самую дальнюю от окна – Люда торопливым шепотом продолжала свои излияния:

– Но самое, девочки, жуткое, это когда Клавдия Петровна вошла ко мне в комнату и начала делиться важным опытом, как не зачать случайненько.

У нас с Ольгой глаза полезли на лоб от такого форсажа в разговоре.

– Ты, говорит, замуж выйдешь – ниче внутрь не пей. А сразу, как с мужем побудешь, с дивана – прыг, а на полу уже таз с водой приготовленный. Быстренько обмылась хорошенечко – и все. Предохранилась.

– Вот это бред! – взвыли мы с Ольгой.

– А женщине все шестьдесят пять! – поддакнула Люда.

А я смотрела и думала: слава Богу: я не одна на весь этаж с Александром. И почему это я должна уезжать? Он – не хозяин здесь.

Уже тогда я начала писать этот роман. И антураж дома, и молчаливое его наблюдение за всеми нами, собравшимися под его крышей, и квартирант, и бабушка – все это вдохновляло и заставляло браться за ручку и мелкими-мелкими буковками-гальками забрасывать чистые страницы толстой тетрадки со смешным чуть косящим одним глазом щенком на обложке.

После потрясающего студенческого ужина на троих – гречки из пакетов с нарезанной колбасой – осталась мыть кастрюлю. Прекрасное время, потому что как только включается вода и пена пузырится на губке, персонажи в моей голове оживают и начинается действие. Теперь в моем романе герои не были плоскими картонными куклами в рисованной одежде. Потому что я украла для них души у реальных людей. Баба Лида, Александр, Люда, Ольга, я, Терем, – уже поселились в нем.

Я отжала губку и положила на место. Осталось вытереть вымытую посуду.

И вдруг персонажи в моей голове удивленно и совершенно неуместно обернулись на незнакомые голоса в коридоре. И мне пришлось раскрыть понарошный сундучок и мысленно уложить моих марионеток туда.

– О, квартирантка! Класс!

На кухню стремительно вошла раскрасневшаяся полная девушка. Такая же грузная, как бабушка Лида.

– Я – Оксана, – она улыбнулась, огромные светлые глаза ее засияли, а на щеках появились задорные ямки.

Я выключила воду и взяла полотенце. Оксана принялась по-хозяйски разгружать сумку с деревенскими продуктами.

– Я все боялась, что банка разобьется. Жива, слава богу! Хорошо, что ты здесь, – она обернулась, – будет с кем поболтать о девичьем.

Я подняла брови, не зная, что ответить. Для меня территория личного пространства – моего, по крайней мере, – огорожена проволокой и желательно колючей, и желательно с оголенными проводами в двести двадцать вольт.

Краем глаза увидела, как в кухню вошел парень и без слов принялся разгружать вторую сумку. Он присел на корточки и смотрел на меня пристальным внимательным взглядом. Поджарый, загорелый, красивый, с горящими темными глазами. Было в его внешности что-то острое, дерзкое – чертовское – не иначе.

– Ага, Володь, подальше ставь, ну так, рядком, чтобы места побольше осталось, – одобрила его манипуляции с банками Оксана. – Как зовут? – это уже мне бросила – довольно приветливо.

– Роза.

И на это Вовка обернулся резко, встал, заложил руки в карманы и прошелся около меня – кот дворовый перед заблудившейся кошкой.

– Какое-то, – Оксана тяжело пожала покатыми плечами, – Какое-то смешное имя, – и смешок грудной.

– Татарка? – спросил Вовка жену, а не меня.

– Или еврейка, – предположила Оксана.

– Да нет, – решилась прервать диалог супругов я. – Русская. Просто папа служил в Биробиджане и…

Но мои объяснения никого не заинтересовали.

– Пирог раздавился, собака, в лепешку, – расстроилась Оксана.

Вовка остановился напротив меня и, не вынимая рук из карманов, произнес:

– Владимир.

Оксанка хохотнула:

– Скажешь тоже! Официально-то как! – и принялась вытряхивать пирожки из газеты на большое блюдо.

– Хочешь пирожок? – это она мне.

Вовка продолжал все так же стоять и пялиться на меня.

– Я только что поужинала. Спасибо, Оксана.

– У тебя волосы точь-в-точь, как у мокрой курицы, – заключил Вовка вдруг.

– В смысле, – мои брови снова взлетели вверх.

– Ну цвет. Знаешь, вот прям мокрая курица. У моего брата двоюродного такие, – и он состроил неприязненную гримасу.

Класс. Ну и ассоциации. И прямота тоже.

– И худа-ая, – с долей удовольствия добавила Оксана.

– Ее просто нужно откормить, – решил Вовка. – Че они тут, студенты, жрут? Анакомы с бутербродами? Это тебе не мамкины щи.

– Ну она же не свинья, чтобы ее откармливать, – заступилась Оксана. – Ты че думаешь, она щи не умеет готовить? – возмутилась она безобидно и посмотрела вопросительно на меня.

– Честно сказать, щи – пока не умею.

– Да ладно, – не поверила Оксана.

И я решила не возражать.

– А глаза у нее, как у Маньки. Ксюх, помнишь Маньку, что таскалась неделями по чужим дворам… – Вовка стоял в той же бесцеремонной позе, чуть наклонив голову, чтобы внимательнее рассмотреть глаза.

– Манька – кошка, – уточнила для меня Оксана, вытаскивая яйца из пластиковой пятилитровой бутылки, обрезанной пополам. – Вот зараза, разбились все-таки два.

– Желтые глаза. Тебя надо в книгу рекордов Гиннеса, – заключил Володька, – нечеловеческие глаза. Будешь знаменитой.

Благодарю, ребятки, но известность, все-таки, хочется заслужить.