Маргарита Кристэль - Падшие ради света. Легенды Пурпурного Города

Холодный металл блеклого серпа уже поблескивал в хмурых небесах, а девушка все бродила по снежным тропинкам, подчас не разбирая дороги и утопая в сугробах. Когда холод проникал под кожу, ей казалось, что сердце ее леденеет, и становилось не так больно. Она ощущала лишь ледяную пустоту да тонкое покрывало снежинок, что оседали на волосах и покрывали влагой лицо, смешиваясь со слезами. Сквозь эту ломкую призму смотрела она вокруг и никого не видела. Если взгляд вдруг фокусировался на редких прохожих, разум поражала мучительная мысль о том, почему все эти люди так невозмутимы. Почему они продолжают идти по своим делам? Почему здания и деревья продолжают стоять на своих местах? Почему снежинки продолжают кружиться в воздухе, срываясь с неба, такого холодного и равнодушного? Почему все идет своим чередом, когда совсем рядом, в этом городе, прямо у нее дома, происходит такое чудовищное, вопиющее зло? Почему и за что она и ее близкие страдают, а другим хоть бы что? Почему люди так безразличны друг к другу? Прямо как это низкое зимнее небо – олицетворение космической отчужденности и ничем непоколебимого равнодушия.

«Ничто на свете не было так бесчувственно, цинично и коварно, как это серое небо…»

Эти вопросы тупой болью прорезали сердце, и лед раскалывался. Александрина словно пробуждалась от летаргии, и пробуждение было полно горечи. Она вдруг отчетливо понимала, что с ней случилось самое страшное, что может случиться в жизни: самый близкий человек смертельно болен, и ты не в силах ему помочь. Она устремляла взгляд на равнодушные небеса, прорезанные черными голыми ветвями, и пыталась различить там присутствие Того, Кто смог бы ниспослать ей хотя бы крохотную частицу утешения. Но она ничего не различала. Ей казалось, будто она осталась одна в захваченном безжалостным холодом городе, который перестал казаться ей родным и милым сердцу. Она будто бы попала в свой собственный Сайлент-Хилл. Сайлент-Хилл, где вечная зима и где обитают те, кому нет места на уютном деревянном чердаке под названием «нормальная жизнь» с ее такими обыденными, но такими безопасными заботами.

Этот иллюзорный город кишел кровожадными чудовищами, одно из которых напало на Зельду и сейчас, в эту самую секунду, пьет ее жизнь глоток за глотком. А она, единственная внучка, несмотря на всю свою любовь и преданность, ничем не могла ей помочь. Она от всей души хотела бы, чтобы бабушка прожила еще долго-долго, но была согласна хотя бы на пять лет, хотя бы на год. Она с радостью отдала бы ей это время, вычтя его из своей жизни. Но серое небо молчало, и никто не спешил провести эту сделку.

Однажды ей пришло в голову, что все дело в том, что она просила не в том месте. Каждое утро она говорила себе, что сегодня же после школы пойдет в церковь, поставит свечи и от всей души горячо и страстно попросит Бога о том, чтобы он сохранил бабушке жизнь. Но раз за разом она сворачивала в противоположную от церкви сторону и брела куда глаза глядят. Она боялась идти туда в одиночестве и ненавидела себя за это. В той нормальной жизни, которая теперь казалась сном, она часто бывала в церкви с мамой и бабушкой или с одной из них, но без сопровождения никогда. Ее охватывал глупый детский страх, что все будут смотреть на нее и думать, почему она явилась одна. Муки совести при этом были нестерпимы. Она понимала, что в мыслях готова на все, чтобы спасти самого близкого на Земле человека, а в реальности не может помолиться за него в церкви, не может даже зайти в комнату бабушки и сказать ей несколько добрых слов.

Помощь пришла, откуда Алекс совсем не ждала, – от Катрины. В одно субботнее утро, после нескольких недель терзаний, мама подозвала ее после завтрака к себе. Впервые за время болезни бабушки глаза Катрины лучились не только тоской, но и любовью – любовью к ней, единственной дочери. Пригладив еще не тронутые расческой волосы Алекс и взяв ее за руку, мать непривычно тихим и мягким голосом сказала:

– Александрина, у меня к тебе большая просьба. Нужно не откладывая сходить в церковь.

Тут она отвела взгляд и сказала еще тише:

– Вдруг что случится… а у нас даже воды святой нет…

Алекс прекрасно понимала, что слово «вдруг» в этой фразе лишнее. Понимала это и мисс Гейл. Но уста ее не могли произнести по-иному. Пока человек жив, пока в нем теплится дыхание, – теплится и надежда.

– Конечно, мамочка, – прошептала Алекс и порывисто бросилась к удивленной Катрине на шею – дочь уже давно вышла из того возраста, когда выказывала такие нежности.

Александрина мигом собралась и вышла из дома. Всей семьей они обычно ездили на автобусе в большую церковь в центре города. Сейчас этот вариант не подходил: Алекс подумалось, что в утро выходного дня там будет слишком много людей. Ей не пришло в голову, что в большом людном месте затеряться легче, и выбор у нее был между двумя находившимися неподалеку небольшими церквями. Они располагались в противоположных сторонах. В одну из них она несколько раз ходила с мамой. Алекс припомнила, что внутри церковь не очень-то и маленькая.

В другой она не была. Она знала только, что это небольшая часовня, которая находилась в самом конце старого кладбища, огороженного со всех сторон бетонной стеной. За эту стену она никогда не ступала. Ей просто не приходило в голову, да и мать строго-настрого запретила. Мисс Гейл не раз говорила, чтобы дочь не ходила на это кладбище, особенно по вечерам. Якобы там пропало несколько женщин, и в городе поговаривали о маньяке. Сама Александрина таких слухов не слышала, но, с другой стороны, она ведь ни с кем и не общалась. И все же ей мало в это верилось. Если бы в Ледцборе пропадали люди, да еще на кладбище, об этом уже писали бы во всех газетах и говорили по телевизору. Даже она была способна это понять. Наверняка, просто досужие сплетни. Байки из склепа, думала она с мрачной иронией.

К тому же стояло ясное зимнее утро, люди сновали кругом взад и вперед. И даже если на кладбище не столь многолюдно, там же часовня. Алекс точно знала, что она действующая. Ей об этом как-то рассказывала бабушка. В конце концов, если уж на то пошло, не допустит же Бог, чтобы маньяк нападал прямо на прихожанок, направлявшихся в часовню, а не просто на тех, кто хочет скосить дорогу до центра. Действительно, неужели Он дозволит, чтобы маньяк напал на шестнадцатилетнюю девочку, которая идет в церковь помолиться за больную бабушку? Несмотря на все страдания, выпавшие на ее долю, сердце Алекс еще не очерствело, а потому скептицизм и цинизм были ей пока чужды.

Итак, сказав маме, что направляется в небольшую церковь, куда они ходили вместе, она повернула в противоположную сторону. Впервые с того дня, как бабушка к ним переехала, Александрина не думала о ее болезни. Все мысли выветрились из головы, и она просто шла, полной грудью вдыхая свежий морозный воздух. Спешить в выходной ей было некуда, день стоял на редкость погожий, и к тому же у нее не было сил идти быстро. Она была рада, что желание пойти в церковь исполнилось так естественно, и теперь можно было хотя бы на этот счет не терзаться. После всех перенесенных страданий дорога к часовне казалась ей небольшой передышкой. Но передышкой перед чем? Об этом ей думать не хотелось…