Маргарита Кристэль - Падшие ради света. Легенды Пурпурного Города

После службы началось отпевание. Часовню заполнили родные и близкие мисс Зельды. Рядом с ее гробом стоял еще один, у которого тоже собралась толпа скорбевших. Заглянуть в тот гроб Алекс не решилась. На сей раз слова священника были ей не понятны, они не несли успокоения и благодати, не изливали на сердце сладостный свет. Происходившее все больше угнетало ее. Казалось, близился час Х, и все это время с момента бабушкиной смерти было передышкой перед чем-то страшным. Но что может быть страшнее смерти?

В тот день Александрине был явлен ответ. Страшнее смерти бывают только похороны. Хоронили Зельду на загородном кладбище. Дорога туда занимала около часа. Пока небольшой автобус медленно скользил по зимней дороге, внутри него велись самые разнообразные разговоры. Казалось, женщины ехали не на похороны, а по каким-то бытовым делам – на рынок, к примеру. Расслабленная этой непринужденной атмосферой, Алекс не хотела думать о том, что им всем предстояло. Возможно, остальные тоже не хотели, а потому и занимали себя досужей болтовней.

Когда автобус резко затормозил, сердце Александрины забилось в острых когтях страха. Вынули гроб, и при свете безжалостного солнца Алекс во всех подробностях смогла разглядеть белое недвижимое лицо в нем. Все оцепенение, в которое душа заковала себя в ночь смерти, разом разбилось, словно острый камень кинули на ледяное кружево, тонкой коркой затянувшее беспокойную воду. Острые грани камня проделали огромную брешь в ломкой пленке, и вода фонтаном хлынула вверх. Это была соленая вода, вода с примесью слез.

Александрину сотрясали доходившие до судорог рыдания, и сердце ее продолжало сжиматься в неумолимой смертельной тоске. Горе было не в том, что самого близкого человека больше нет, а в том, что никогда, никогда больше не сможет она сказать ему последнее «прости» и «прощай».

Остальное она помнила, как во сне. Сначала был путь к вырытой могиле, сопровождавшийся стонами, криками и воплями. Мать билась в истерике, обращая к покойнице десятки упреков. Когда гроб опустили в могилу, стенания стали совсем уж невыносимыми, и Алекс с каким-то отрешенным удивлением поняла, что ее голос тоже принадлежит общему хору плача. Не помня себя, она подошла к усопшей и поцеловала холодный лоб. Казалось, это сделала не она, а ее тень, отделившаяся от нее, а она просто стояла и наблюдала. Сквозь пелену слез она не могла различить, кто именно к ней подходил, обнимал и говорил слова утешения. Она лишь кивала, не в силах вымолвить ни слова в ответ. Наконец, кто-то, заметив, что у нее зуб на зуб не попадал, увел ее в автобус. В этот момент гроб только начали закидывать землей. К обеду мороз ударил крепкий. Алекс уже давно не чувствовала своих ног, а потому была благодарна, что все решили за нее.

Дорогу домой она не помнила совсем. Возможно, она провалилась в забытье, а может, просто сидела и без единой мысли смотрела в окно. Следующее воспоминание касалось уже поминок, которые проходили в кафе недалеко от их дома. Большинство присутствовавших изрядно заливали горе имевшимися в изобилии крепкими напитками и не менее изрядно закусывали их многочисленными блюдами. При этом разговоры за столом, как и в автобусе, велись самые отвлеченные и праздные. Так уж устроены люди – они не могут горевать без передышки. После сильнейшего стресса, умноженного на ранний подъем, тряскую дорогу и пребывание на морозе, организм начинает вопить хотя бы о небольшом отдыхе, особенно, если попадает в теплое помещение, где есть хороший стол и мирная компания. Все это способствует расслаблению и даже небольшой забывчивости касательно той цели, что собрала всех за этим самым столом. Надо признать, что Алекс, у которой в желудке было пусто, поддалась всеобщему настроению. Вдоволь наевшись, она продолжала сидеть на своем месте, рассеянно слушая разговоры взрослых. Это было лучше, чем плакать одной, уткнувшись в подушку. А она не сомневалась, что занялась бы именно этим, окажись сейчас в своей комнате.

Но все хорошее когда-нибудь кончается – кончились и поминки. На Ледцбор спустились ранние зимние сумерки, и скорбевшие, утомленные горем и обильной трапезой, начали расходиться. Забрав оставшиеся еду и алкоголь, мисс Гейл с приехавшими из другого города родственницами и несколькими соседками тоже собралась домой. Катрина была рада, что эти родственницы заночуют сегодня у них, – слишком пусто стало в квартире. Пусто и невыносимо тоскливо.

Женщины уселись на кухне и продолжили поминать покойную, а Алекс пошла к себе. Ей стало невмоготу слушать их разговоры, то и дело перескакивавшие на самые немыслимые темы. Она решила, что это неуважение к памяти бабушки. Похороны превращались в банальное застолье, и она больше не хотела в этом участвовать. Закрывшись у себя в комнате, она взяла наушники и включила любимую музыку.

Нежный голос распарывал тьму, застилавшую глаза под сомкнутыми веками, ту страшную тьму, которая дымными кольцами окутывала трепетавшую душу. Как же вырваться из этой холодной тьмы в мир, где милосердный свет изливал на нее золотые потоки, в мир, где царит добро? И возможно ли это теперь? Или тьма накроет ее с головой, и, лишенная той надежной опоры, без которой не мыслила своей жизни, она останется среди теней навсегда? Теней со старого кладбища, протягивавших к ней призрачные руки, выползавших из-под могильных плит, чтобы схватить ее и похоронить там, где уже не хоронят, – в своем царстве смерти и мрака? Как не покориться боли, когда она снова одна в заброшенном Сайлент-Хилле?.. Не пытайся спрятаться – это бессмысленно. Сотни теней выкрикивают ее имя. Не закрывай глаза, иначе увидишь их всех и сойдешь с ума. Не выключай свет, ведь внутри тебя поселилась ночь. Никогда не засыпай. Не умирай.

После смерти Зельды началась у Александрины и Катрины совсем другая жизнь. На первый взгляд, в их привычном укладе мало что поменялось. По утрам Алекс как обычно шла в школу, а ее мать на работу. Иногда они вместе ходили по магазинам, на рынок или в церковь. На этом их совместный досуг и ограничивался – тоже, впрочем, как обычно. Разве что появились бесконечные разговоры об их общем горе. Утрата для обеих была поистине невосполнимой, и в первое время горькую отраду находили они в том, чтобы бередить незаживавшую рану. Несколько раз в неделю усаживались они вечерами на их маленькой, оклеенной веселыми оранжевыми обоями кухоньке, наливали в большие кружки горячий сладкий чай и вели неспешные беседы, вспоминая в них покойную и сетуя на то, как тяжело без нее.