Герман Чернышёв - Свет Неутешенных

– Ты чего это? – невозмутимо осведомился Фаддак.

– Ночь близится, – Калеб отрывисто глянул в окошко и осушил стакан. – Пойду-ка я.

– Да посиди. Здесь-то нечего бояться. Лускас бдит, – Фаддак бросил незаметный взгляд на кряжистого охранника, стоявшего у двери. Выпивалы «Закрытого кошелька» относились к тому с боязливым недоверием.

– Пойду…

– Ну что ж, – Фаддак прощально приподнял бокал. – Тогда доброй ночки, сосед.

К тому времени, как за окном вконец потемнело, в трактире остались одни завсегдатаи. Бернадетта позволила себе пристроиться за одним из незанятых столиков в сопутствии винного бочонка.

Приятельские беседы сливались в вялый гул, под который Фаддаку всегда так чудно отдыхалось. Ночные страхи отступили. Менестрель наигрывал незнакомый, вполне благозвучный мотивчик.

Неожиданно за окном промелькнул слабый отсвет. Потом ещё, поедче. Фаддак в недоумении уставился в толстое запылённое стекло. Музыка незаметно прекратилась, хоть он уже и не слушал. Никто не слушал.

Лускас попятился от запертой на засов двери, положив ладонь на рукоятку охотничьего клинка за поясом. Его острые ноздри раздулись, глаза сузились. Бернадетта допила вино и кивнула музыканту, после чего тот быстренько юркнул к чёрному входу.

Стоящая снаружи тишь медленно закрадывалась и в «Закрытый кошелёк». Всё больше глаз обращалось ко входу.

Дверь дрогнула и замерла. Сразу за этим на неё обрушился град увесистых ударов. Один из них с треском прошёл насквозь. Прямо над засовом среди ощерившихся торчащих щепок показалось навершие колуна, поёрзало и исчезло.

В щель просунулась грязная кисть, нащупала засов и рванула вверх. Некоторые захмелевшие гости вытащили мечи. Фаддак оказался безоружен. Он настолько обалдел, что до сих пор непонятливо потягивал выдохшийся эль, наблюдая за происходящим, будто всё это его не касается.

В сумрак трактира ввалилась по меньшей мере дюжина пыльных фигур. Одни сжимали в руках избитые колуны и потемневшие мечи, другие – компактные арбалеты.

– Ночному Ворью здесь не место, – процедила трактирщица. Чувство сохранности покинуло её впервые за долгие годы. «Закрытый кошелёк» надёжно оберегал её. До этой ночи.

Ей не ответили. Ни один из них и глазом не повёл.

Фаддак, наполовину скрытый сводчатым столбом, всё-таки опомнился и, поднявшись, стал прокрадываться к чёрному ходу, которым только что воспользовался менестрель.

– Убирайтесь, ублюдки полоумные, – услышал он повторный приказ Бернадетты.

– Какого чёрта? – выпалил пьяный голос. – Ты из них…

Лускас – единственный, кто крепко держался на ногах. В него вонзилось сразу четыре стальных болта – два в грудь, по одному в шею и в руку. Он грохнулся на бок, захлёбываясь кровью.

Оставшиеся забулдыги не представляли никакой опасности – все они изрядно опьянели и даже убежать толком не могли.

Последующей бойни Фаддак не застал. Ему порядочно свезло, он никого не встретил по пути к дому. Похоже, всё окрестное Ворьё стянулось в «Закрытый кошелёк».

Со страху забыв запереться, он первым делом подбежал к окну. Над черепичными крышами виднелось зарево, взвивались смолянистые клубы дыма. В соседствующих лачугах загорался свет.

Пока Фаддак пялился на расходящийся пожар, входная дверка, сколоченная из хлипких досок, несильно приоткрылась. От неожиданности он дёрнулся и отпрянул назад.

– Калеб… – при виде соседа ему на лицо наползла облегчённая усмешка. – Нельзя так пугать… Там… Ворьё… Я еле ноги унёс.

Калеб безмолвно затворил дверь, щёлкнул расхлябанной щеколдой. Свет пожара, проникший в окно, блеснул на лезвии ножа у него в руке.

Несмотря на величественную вместимость, гниловато-душный Холл Совещаний Королевского Дома не располагал ровным счётом никакими достоинствами. На строительство пошёл тёмный коггвотский камень с коричневыми проблесками, который добывали в шахтах, легко поддающийся обработке, не крошащийся, хоть и мрачноватый на вид. В стенах зияли высокие окна с толстыми стёклами, света они почти не пропускали, потому к колоннам крепились держатели с факелами. Горели, к слову, далеко не все из них.

– И где же наш владыка? – с сомнением поглядев на длинный одинокий стол, уточнил Эрисард, Представитель дел короля. И не впервые уточнил. Он не питал симпатии к скучным приёмам, а ещё больше – к скромной одежде, в которую ему пришлось вырядиться ради господского приличия. Вино в его серебряном бокале, оставлявшее хоть какие-то причины для терпения, иссякло.

– Понятия не имею, – тихо сообщил глава стражи Оглас Тод, которого также пригласили. Он думал о службе, не о предстоящем знакомстве с королём.

– А ты, Кеалпес, – Эрисард повернул худую, поросшую щетиной, физиономию к придворному учёному. – Тебе что, совсем не любопытно? Да оторвись ты на секунду.

В меру высокий бритый мужчина в пёстром буром халате, стоящий неподалёку, отнял взгляд от записей, закивал, забормотал и опять погрузился в чтение.

– И что ты так возишься с этими тварями? – на лбу Эрисарда выступили складки неприязни. – Перебить их надо… Ходят, воняют, мрут. На них вон и мухи слетаются. Я-то думал, таких мух нет. Белые, вот же мерзость. Белые мухи…

– Сыростные, – поправил Кеалпес и прислонился плечом к колонне. – На них сказалась сырость.

– Мерзкая болезнь, – Представитель дел короля покривил губы и проверил, не появилось ли в бокале вино. – Говорят, она родом из того же Таргерта. Вся дрянь оттуда. Попомните мои слова, господа, это всё выродки. Собственное королевство разворошили, как корзину с бельём, а теперь и к нам лезут. Вы, Оглас, вообще намерены что-то предпринять? Я вас не так хорошо знаю. От покойного главы Мейнока я ответов не допросился. Может, хоть вы скажете?

Оглас Тод коротко мотнул головой.

– Пока что нет поводов для…

Он не договорил. Двери Холла Совещаний со скрежетом разошлись и впустили молодого прислужника в хорошо подогнанном наряде, стройного, без волоска на лице, со светлой шевелюрой.

– Приветствуйте! – мягко возгласил он. – Законный наследник коггвотского престола, король Аренглав.

Прилагая заметные усилия, он под руку подволок к столу разжиревшего старика, навскидку, лет восьмидесяти, и позволил ему рухнуть в кресло. Потемневшую кожу короля покрывали уродливые жировики. Голова закатилась вбок и назад, будто в судороге вдавленная в неимоверно тучную шею, обвисшую на плечи ошейником плоти. Прислужник заботливо склонил ухо к разомкнутым губам и с каменным выражением выслушал невнятный утробный говор, затем почтительно кивнул и распрямился.

– Моё имя Элликот, – он удостоил отдельным взглядом каждого члена совета. – Его величество Аренглав даровал мне титул королевского Толкующего, обязав озвучивать свои слова, приказы и пожелания за невозможностью делать это самолично по причине страшного недуга. Отныне я – его голос, а мои слова – его слова. Прошу вас, почтенные господа. Вы можете говорить, как будто меня здесь нет.