Герман Чернышёв - Свет Неутешенных

– Да нет, в чём-то ты права, – тьма за зашторенным окошком стояла у Нерори перед глазами, не позволяла отвернуться, держала в постоянном напряжении. Сковородка зашипела, это не помогло отвлечься. – Стражник из меня никчёмный. Но нас и не так много, чтобы разбрасываться людьми.

– Это опасная работа, Нерори. Очень. Тебе же известно, что скрывается в ночи… Я всё ещё молюсь, чтобы Бледный Свет оберегал тебя, но после всего, что с тобой произошло, я не верю, что это имеет хоть какой-то смысл.

– У нас новый глава, – Нерори, как всегда, проигнорировал сестринские предостережения. – Оглас Тод. Он расспрашивал меня о Мейноке, о той ночи. Всё равно они не поверят, сочтут меня ополоумевшим трусом.

Подогревшееся чуть подгоревшее мясо Агнес соскребла в миску и поставила перед братом, потом налила ему кружку выветрившегося эля.

– Те слухи правдивы. Сегодня в «Пёстром карпе»…

Нерори с усмешкой приподнял брови.

– Ты выходила из дома?

– Я устала сидеть одна. Тем более, это близко. Когда-то тебе придётся рассказать, хотя бы господину Правой руке. Он… мрачноват, конечно, но кому-то надо довериться.

Нерори запустил в рот кусочек мяса и прожевал без удовольствия, не отводя глаз от окна.

День выдался туманный и молчаливый. Особняк Недсэмов возвышался над соседними домами, как благородный одинокий исполин. Целых четыре этажа на восьмифутовом фундаменте, укрытых от непогоды тёмной башенной крышей, которую только недавно подлатали – успели как раз до того, как началась долгая морось.

– Госпожа, ваш кофе, – на пороге возникла служанка в скромном бесцветном платье. Дженнет, славная девушка, хоть и нерасторопная. Бережно держа поднос, она подсеменила к туалетному столику, шурша излишне хрупкими ножками по ковру. – Садовник должен прийти совсем скоро.

– Садовник? – Синтия Недсэм нехотя отвела пепельные глазки от окна. Врождённая бледность лишь усугубляла её безмерно тоскливое выражение. Общая мрачность спальни также сказывалась.

– Ваш отец просил принять его в своё отсутствие.

Дженнет поставила неполную кружечку возле зеркала и убрала поднос подмышку.

– Кому какое дело до неопрятных кустов, если на улицах пусто?..

– Даже в такое время нельзя забывать об опрятности, госпожа. Мой отец всегда говорил: «Красота воодушевляет, как бы плохо ни обстояли дела, а её недостаток способен очернить даже самый ясный денёк».

Синтия запахнула накидку, прикрыв сползший почти до рёбер растянутый разрез ночной рубашки.

– Думаю, он без раздумий опроверг бы свои слова, если бы дожил до этого «ясного денька».

Губки Дженнет распрямились, но не дрогнули.

– Как скажете, госпожа. Я могу идти?

– Прости, Дженнет… – молодая госпожа досадливо помрачнела. – Я не в духе…

– Я не в обиде, госпожа, – служанка проверила, не растрепались ли скромно убранные назад светлые волосы. – Мне тоже не по себе в последнее время. Всё какое-то… Не знаю правильного слова.

– Тусклое, – Синтия взяла кофе и отпила – почти остыл, еле тёплый. – Вода теперь другая на вкус, ты заметила? Всё другое… Как будто дыхание этих смрадышей оскверняет всё, что мыслимо.

– Смрадышей, госпожа? – Дженнет в сомнении покривила бровки.

– Так их называют люди.

Кофе закончился, его было немного.

– А ваш отец? Помнится, он как-то чудно их назвал. Как же… Ксооты… – служанка сморщилась. – Ну и названьице, госпожа.

– Не хочу о них, – Синтия полезла в гардероб и исчезла за створкой. – Мне плевать, как их называет мой полоумный отец. Достаточно того, что эти твари бродят по моему дому. Они отняли у меня последнюю крупицу семьи…

Ветер выл как-то недобро. Задний двор особняка, и правда, смотрелся запущенным и оставленным. Прячась от промозглых порывов, Синтия обогнула полосу разросшегося кустарника и пошагала вглубь небольшого сада, укрытого от глаз высокой каменной изгородью.

– Работы тут не на один день, – черноволосый садовник с заботой осматривал неопрятно торчащие ветки. Рядом мялась Дженнет с таким видом, будто это была её вина, что сад так зарос.

– Госпожа! – служанка воспряла духом оттого, что ей более не придётся вести беседу в одиночку, она безмерно смущалась – садовник-то оказался весьма привлекательным, что неожиданно. – Вот господин, о котором говорил ваш отец. Он поможет нам с садом.

– За весьма умеренную плату, – не позволил себе не напомнить садовод. – Зовите меня Ротерби, госпожа Недсэм. Я, пожалуй, ещё раз повторюсь. Один день – не срок для такой работы. Если позволите, мне понадобится время и помощь.

Синтия вся съёжилась от холода.

– Что же, прикажете мне самой ломать эти ветки? – недовольно спросила она, вжав голову в плечи ещё сильнее.

– Нет, разумеется. Мне поможет мой подмастерье, я просто хотел уточнить, не доставит ли это ненужных неудобств. Я слышал, ваш отец учёный, не хотелось бы лишний раз тревожить его.

– Единственное, что его тревожит – эти заросли. Пожалуйста, зовите, кого хотите, главное избавьтесь…

Синтия замолкла и прислушалась. Тишь.

– Всего лишь ветер, госпожа, – Дженнет надела не внушающую доверия улыбочку.

– Уж мне-то голову не морочь, – Синтия сделала серьёзное личико. – Если этот человек будет допоздна работать в нашем саду, он должен знать.

– Вы, наверно, говорите о тех Собаках… – догадался садовник и махнул рукой, показывая, что в волнении нет необходимости. – Которых, поговаривают, видели в окрестностях Лекмерта. Я вообще, знаете, придерживаюсь мнения, что это всё выдумки. У людей довольно причин для страхов, вот они и придумывают новые.

– Вам повезло, что вы ещё можете говорить о выдумках. Я вот теперь мало что ставлю под сомнение, – Синтия всмотрелась в щетинистое лицо. – Вы не похожи на здешнего, господин… Ротерби. Вы не такой… истрёпанный, если позволите, как все здесь.

Садовник польщёно кивнул, тряхнув угольными космами, отросшими почти до плеч.

– Просто хорошо сохранился.

– Да, конечно… И правда, – Синтия быстро отвернулась. – Что это я… Благодарю, что откликнулись в такой час. Вы, кажется, единственный садовод, который не погнушался своих обязанностей. Полагаю, вы можете рассчитывать на большую сумму, чем было оговорено. Приходите завтра вместе со своим подмастерьем. До свидания.

Синтия расположилась в зашторенной гостиной на втором этаже и, попросив служанку сварить ещё чашечку кофе, принялась бесцельно пялиться в камин.

«Шлёп… шлёп…» – в дверном проёме показалась безглазая вытянутая голова, затем вздымающийся нарост, беспалые ступни. Ксоот плёлся себе без всякой цели. Никакого одиночества, никогда, и потрескивание поленьев не приносило уюта.