Василий Арсеньев - Сотник Лонгин

Деньги, занятые в Риме, проблудил ты в Галлии.

В толпу зевак летели горстями орехи. Одному юнцу зрелый плод угодил прямиком в лоб, но его обиженный вопль утонул в звуках праздничного веселья.

Глумливыми зачастую похабными стишками потешалась молодежь, идущая в свадебной процессии, которая, тем временем, приближалась к дому жениха – Луция Кассия Лонгина. Юноша, одетый в мужскую тогу, в это время стоял посреди атриума возле водоема с дождевою водой и беспокойно прислушивался к голосам, которые доносились с улицы. Накануне он долго расспрашивал своего воспитателя-грека о том, как подобает себя вести в первую брачную ночь.

– Природа возьмет свое, дитя моё, – с улыбкой говорил старый дядька. – Не волнуйся, и все у тебя получится.

Луций так долго ждал этого дня, но теперь справиться с внезапно подступившим волнением отчего-то не получалось. Перед глазами его все время оживал образ прекрасной невесты, юной Корнелии, с которой его обручили еще в детстве. В роду, из которого происходила Корнелия, были очень влиятельные люди. Ее дедом был сам диктатор Сулла, в правление которого впервые прозвучало это страшное слово – проскрипции…

Отец, заметив бледность на лице сына, подошел подбодрить его:

– Луций, мальчик мой, сегодня твой день и твоя ночь. Сегодня ты станешь настоящим мужчиной и докажешь, что достоин этой тоги. Слава богам!

Шум, исходящий с улицы, усилился. Луций-старший прислушался и понял, что пора выходить – встречать гостей. Он обернулся назад, чтобы позвать своего брата. Но ГайКассийв глубине атрия о чем-то оживленно шептался с Марком Юнием Брутом. Луций-старший, памятуя жестокий нрав своего брата, понял, что лучше им не мешать, и в одиночку двинулся навстречу гостям, которые стояли у ворот дома.

– В мартовские календы, как мне стало известно, друзья Кесаря намерены внести предложение о наделении его царскою властью, – злобно прошипел Гай Кассий. – Что намерен предпринять ты?

– Ничего, – равнодушно пожал плечами Брут. – Я просто не приду на заседание сената…

– А если нас позовут? – мрачно парировал Кассий.

– Тогда, – нерешительно начал Брут, – долгом моим будет нарушить молчание и… защищая свободу, умереть за нее.

Гай Кассий заулыбался и, оглядев пустой атрий, с воодушевлением возвысил голос:

– Но кто же из римлян останется равнодушным свидетелем твоей гибели? Разве ты не знаешь своей силы, Брут? Или думаешь, что судейское твое возвышение засыпают письмами ткачи и лавочники, а не первые люди Рима, которые от остальных преторов требуют раздач, зрелищ и гладиаторов, от тебя же – словно исполнения отеческого завета! – низвержения тирании. Они готовы ради тебя на любую жертву, на любую муку! Если только и Брут покажет себя таким, каким они хотят его видеть…

Когда гости, наконец, разошлись по домам, в особняке Луция Кассия воцарилась долгожданная тишина, – было слышно, как где-то в отдалении скрипят колеса телег, едущих по улицам ночного города. Домочадцы легли почивать, потушив масляные лампы. Лишь в спальне новобрачных тускло мерцал одинокий светильник. Невеста неподвижно, словно выточенная из камня статуя, сидела на брачном ложе, – на том самом месте, куда ее давеча посадили. Луций тщетно боролся со своею растерянностью. Когда молчание слишком затянулось, Корнелия чуть слышно произнесла дрожащими губами:

– Где ты, Гай, там и я – твоя Гайя!

– Что? – переспросил Луций, едва не подскочив от неожиданности.

– Где ты, Гай, там и я – твоя Гайя! – громче повторила привычную брачную формулу невеста. Легким движением руки она стянула с головы покрывало, и темно-каштановые завитые локоны упали ей на плечи. Юноша, приблизившись, в полумраке разглядел, как часто вздымается скрытая под платьем грудь его невесты. Нет. Жены его. «Она – моя», – подумал Луций, и прежде чем Корнелия обнажилась перед ним, его воображение нарисовало образ Венеры, выходящей из пены морской.

Мартовские иды. День гибели Цезаря.

Процессия заговорщиков во главе с Гаем Кассием и Марком Брутом торжественно прошла от Марсового поля до форума, восклицая: «Слушайте, граждане Рима! Мы вернули вам свободу. Тиран повержен. Республика восстановлена!»

Заговорщики поднялись на ростральную трибуну, и Брут пред собравшимся народом провозгласил:

– Мой великий предок Луций Брут некогда изгнал царя Тарквиния и стал первым консулом, теперь я, его потомок, спас республику от власти тирана Кесаря… И этот царь повержен! Радуйтесь, квириты!

Голос оратора звучал в полной тишине. Ни рукоплесканий, ни одобрительных возгласов. Люди на форуме слушали его, храня напряженное молчание. Надежды, которые они связывали с Кесарем, после его смерти рухнули в одночасье. Кто теперь внемлет их просьбам, кто протянет им руку помощи? Оратор умолк, с недоумением оглядывая притихшую площадь. Вдруг кто-то прокричал из среды народа:

– Убийцы!

– Мы освободители Отечества! – возразил неизвестному оппоненту Брут.

– Убийцы, – снова раздался тот же голос, и народ на форуме единодушно подхватил. – Убийцы, убийцы…

«Дело принимает опасный оборот», – подумал Гай Кассий и коснулся руки Брута. Они переглянулись и, поняв друг друга, в окружении слуг поспешили сойти с ростр, где некогда стояло золотое кресло Кесаря, а обнажённый Марк Антоний, играя роль луперка, пытался надеть на голову своего господина диадему. «В Риме один только царь – Юпитер», – возразил тогда Кесарь и велел отослать венец в Капитолий.

Убийцы Кесаря скрылись в своих домах на Палатине. Гая Кассия встречала в атриуме встревоженная жена Юния:

– Я слышала – Кесарь убит. Народ шумит…

– Народу не нужна свобода, – несдержанно ругнулся Кассий, – ради хлеба и зрелищ они готовы мириться с рабством. Никчёмные людишки, не имеющие ни малейшего представления о чувстве собственного достоинства…

– Что же теперь будет? – спросила Юния, с тревогой заглядывая в глаза мужа своего.

– Не волнуйся, родная, наш дом – наша крепость, тебе здесь ничего не угрожает, – сказал Кассий и заключил трепетную жену в объятия.

Дом, некогда принадлежавший Гнею Помпею, а после его гибели занятый Марком Антонием, был окружён толпою вооружённых людей. В атриуме, стоя у мраморного имплювия, наполненного дождевою водой, нотариус оглашал завещание: «Я, Гай Юлий Кесарь, император и диктатор, повелеваю: да будет мой внучатый племянник Гай Октавий наследником трёх четвертей моего имущества. Луцию Пинарию и Квинту Педию оставляю после себя последнюю четверть. Если по воле всемогущих богов родится у меня сын, да будут опекунами его Гай Кассий Лонгин и Марк Юний Брут. Децима Юния Брута назначаю наследником второй степени. Дополнение: я усыновляю Гая Октавия и даю ему своё имя. Кроме того, завещаю по триста сестерциев каждому гражданину Рима. Свидетели сего распоряжения…»