Василий Арсеньев - Сотник Лонгин

– Назад! – заорал Лонгин, пытаясь докричаться до римских всадников. И в этот миг небо снова потемнело от взметнувшихся стрел…

***

Фаросский маяк напоминала грандиозная башня Фазаэля, которую облюбовал и сделал своей резиденцией Сабин. На квадратной башне высотой в сорок локтей возвышалась еще одна – круглая башня, вмещавшая великолепные покои, где была даже баня. Впрочем, римский прокуратор и здесь не чувствовал себя в безопасности, а о привычных развлечениях – и думать забыл! Всё время у него перед глазами стояла картина гибели конного отряда трибуна Ария, которую он увидел с балкона башни, защищенного зубцами, сложенными из исполинских каменных глыб. С тех пор бледность не сходила с лица прокуратора. Однажды он вызвал легата и дрожащим голосом потребовал от него подавить «этот жалкий мятеж». Легат, сохраняя видимое спокойствие, выслушал взволнованную речь Сабина и, вспомнив про Лонгина, сказал вслух:

– Я, кажется, знаю, что нужно делать.

– Так действуй, Марк, не медли. Всю ответственность я беру на себя, – заверил Сабин легата, а тот только усмехнулся, наперед зная, чего будут стоить обещания знатного римлянина в случае провального исхода.

Легат нашел Лонгина в одном из многочисленных двориков, утопающих в зелени царских садов. Трибун играл в кости со своими солдатами, которые слишком поздно спохватились и повскакали с насиженных мест вокруг каменной плиты, приспособленной для игры. Легионеры выстроились в шеренгу, и раздалось громогласное: «Ave!» Сделав вид, что он ничего не заметил, легат подошел вплотную к небритому Лонгину и с улыбкой спросил его:

– Что, Гай, варварские обычаи перенимаешь?

– Это вы о чем? – нахмурился Лонгин.

– Да о твоей бороде, – усмехнулся легат.

– А я-то думал… Нет, командир. И рад бы побриться, да где тут цирюльника сыскать?

– А где твой слуга? Как его…?

– Александр, – подсказал Лонгин. – Я его отослал к матери еще до выступления в поход…

– Дело у меня к тебе, Гай, – заявил легат.

– А я думал, что вы просто соскучились по моему обществу и потому решили лично навестить меня, – затаив улыбку в уголках губ, проговорил Лонгин.

В глазах легата на мгновенье сверкнули гневные огоньки и сразу же потухли:

– Всё шутишь. Впрочем, чувство юмора – это хорошо, особенно теперь! Отойдем в сторонку…

Они шли по аллее царского сада, где стояла первозданная тишина, и было слышно, как легкий ветерок гуляет среди верхушек деревьев.

– Мы не знаем, что стало с войском Вара, – говорил легат. – Возможно, оно разгромлено. Если это так, значит, помощи ждать нам неоткуда. Мы обречены, если ничего не предпринять…

«Наконец-то. Давно бы так!» – подумал про себя Лонгин, но вслух сказал другое:

– Я с вами полностью согласен. Самое время для вылазки. Если позволите, я пойду…

– Сколько тебе нужно людей?

– Думаю, двух кентурий будет достаточно.

– Не мало ли? – усомнился легат. – Варвары перебьют вас как мух.

– В самый раз, – возразил Лонгин. – Большая масса людей сразу же привлечет внимание.

– Что ты задумал, Гай?

Лонгин загадочно улыбнулся:

– Слиться с ночью и застать нашего противника врасплох. Мы не возьмем с собой ни щитов, ни доспехов, ни бликующих шлемов. Темные плащи будут нам защитой, а короткие мечи грозным разящим оружием…

Сгущались сумерки, на небе появились первые звезды. На Храмовой горе, где на ночь оставалось несколько сотен человек, горели костры. Во дворце Ирода стояла тишина, слишком необычная для места, превращенного в казарму для целого легиона. Стан иудеев, разбитый напротив Иродовых башен, спал безмятежным сном. Караульные грелись у костров, шептались и прислушивались к тишине. Глубокой ночью все разговоры прекратились, а огни потухли…

Римские солдаты, связывая концами веревки, спускались по ним с высоких стен Иродова дворца. Под покровом ночи они, никем не замеченные, перебежали на холм Нового города и тихо подкрались к спящим караульным. Острое лезвие кинжала хлестнуло по горлу иудея, из которого вылетел только приглушенный хрип. Перерезав одного за другим караульных, легионеры ворвались в палатки. Вскоре оттуда вырвался предсмертный вопль, который прокатился по округе и поднял на ноги весь лагерь. Завязался кровавый бой…

Царедворец Шимон, разбуженный вбежавшим слугою, который в истерике кричал: «Римляне в лагере!» – наскоро облачился в доспехи и велел трубить отступление. Он, вскочив на коня, ворвался в гущу боя и, разрубив на скаку двоих врагов, помчался вниз по склону холма, увлекая за собой остальных. Округу сотряс трубный глас шофара. Иудеи обратились в бегство. Римляне посылали вдогонку бегущим дротики.

Шум боя долетел до Храмовой горы, где не спали. Воины повскакали со своих мест и по приставным лестницам поднялись на крышу галереи. Заметив приближение всадника на белом коне и толпы бегущих за ним людей, иудеи признали в них своих и бросились открывать тяжелые ворота…

Створки распахнулись настежь. Однако произошло то, чего не ожидали защитники Храма. Иудеи, вышедшие навстречу к своим друзьям, внезапно столкнулись лицом к лицу с неприятелем. Из темноты появились одетые в плащи воины, вооруженные короткими мечами. И прежде чем иудеи смогли опомниться, римская кентурия во главе с трибуном Лонгином обрушилась на них…

Разделив вверенных ему людей на два отряда, Лонгин отправил одних в неприятельский стан, а других обходными путями повел к Храмовой горе. Там, под аркою высокого моста, пересекающего долину Тиропион, они и прятались, пока не пробил час…

Лонгин двигался, словно в танце, и разил противников по кругу. Он отсек голову одному иудею, другому – всадил клинок по рукоятку в грудь. Тот прохрипел и, едва меч вышел из его тела, рухнул замертво на каменную плиту. А Лонгин схватился в поединке с каким-то юнцом, участь которого была предрешена. Быстро разделавшись с ним и обагрив беломраморную колонну, Лонгин, с головы до ног обрызганный чужой кровью, бросил вдогонку убегающему иудею кинжал и ворвался на площадь Храмовой горы, где закипал новый бой. Вытащив из обездвиженного тела кинжал и вытирая кровь с него об одежду убитого, Лонгин огляделся по сторонам и то, что он увидел, ему не понравилось. Пока он с увлечением разбирался с врагом под крытой колоннадой, иудеи взобрались на крышу галереи и, натянув заранее приготовленные луки, сверху обрушили на головы ничем не защищенных римских воинов тучу стрел…

Лонгин увидел, как рухнул наземь поверженный кентурион Луций. Сам он вовремя отскочил в сторону, громогласно прокричал: «Назад!» – и бросился обратно в колоннаду.

Несколько десятков римлян осталось неподвижно лежать посреди площади. Остальные успели укрыться в галерее. Те, кто не пострадал, теперь помогали своим раненым товарищам вытаскивать стрелы, переламывая их со стороны оперенья. Сверху на корявом греческом наречии кто-то постоянно призывал римлян сдаться.