Николай Ободников - Чертовидцы, или Кошмары Брянской области

Лаванда кивнула и проверила языком уголок рта, точно после оральной ласки.

Булат взял рюмку «Борщевки», осушил и накинулся на разогретую перловую кашу с говядиной. Консервированные волокна парнокопытного приятно запружинили на зубах.

– Что притих, Капитон? Не отставай, а то ничего не останется.

– А я, знаешь ли, не спешу, – огрызнулся Питонин. Его пальцы гладили фляжку. Серебристый цвет. Титановый сплав. Такая и пулю остановит. Странный и порожний подарок жены с размашистой гравировкой «Ut peculiari» 5 5 «Для особого» (лат). . – Презент от супруги. И я, черт возьми, понятия не имею, что она имела в виду. Знает же, что могу спиться. И так уже одной ногой в очереди на алкогольную реабилитацию.

– Возможно, смысл в том, чтобы держать флягу пустой. С миром-то что стряслось?

Питонин тоже выпил, хрустнул огурчиком, обмочившимся рассолом, и с мрачным видом поведал всё, что знал.

С момента вторжения Бессодержательного миновало два долгих, тяжелых месяца. Тьма, будто холодный саван, накрыла Брянскую область. По ночам порождения нечеловеческого порядка рыскали в поисках слабых душ и плоти. Что-то останавливала пуля, что-то – молитва, а что-то останавливалось, лишь когда насыщалось.

Относительное подобие прежней жизни приносил только дневной свет.

Вдобавок небо приобрело кровянистый оттенок цветков амаранта. Нетипичное атмосферное затенение в тридцать пять тысяч квадратных километров наблюдалось даже с орбиты. Фотографии «лишайной России» доставили немало радости Западу.

Однако сыскалось кое-что похуже.

У всякого, над чьей головой зараженным куском мяса висело тошнотворное небо, появились пусто́ты . Не больше кулака взрослого мужчины, они представляли собой сквозные полости, образовавшиеся в грудных клетках и брюшинах. Смерть таких не забирала, а их органы, лишившись кучности и единства, не вываливались. Разъединённые легкие, желудок, кишечник и прочее – всё оставалось на месте, словно за стенками чудовищной стеклянной колбы.

Метки Безверия, как их прозвали боголюбы, не коснулись только животных.

Нашлись и те, кто выиграл от этого. Умы, извращенные похотью, быстро приспособили «новые дырки» под «старые нужды».

Брянскую область ожидаемо изолировали. Сквозь кордоны, выставленные на расстоянии трех километров от первых цветовых изменений небосвода, пропускали только эпидемиологов и гуманитарную помощь. Акции заботы и исследования проходили в скороспелых декорациях паранойи: пусто́ты уродовали каждого, кто имел неосторожность пробыть под страшным небом больше суток.

Таких уже не выпускали.

Градообразующую корпорацию «ЗОЛА» на международном уровне признали экстремистской организацией. Однако многочисленные облавы, рейды и засекреченные операции не принесли плодов. «ЗОЛА» растворилась в мировых тенях, оставив после себя, будто в насмешку, пустые помещения, похудевшие банковские счета да пачку мертвых следователей из Интерпола и прочих спецслужб.

Хуже всего пришлось Ивоту, из которого зло брало свой отравленный исток. С закатом мертвые лишались векового сна; вместо детей в колыбелях оказывались грязь и камушки ручьев, в которых после находили пропавших крошек; аномалии и сверхъестественные происшествия стали ненавистной обыденностью. Горожане спешно покидали городок, но только для того, чтобы так же спешно вернуться.

Потому что покой в ныне про́клятой Брянской области остался только на старых фотографиях.

Что касалось Питонина, то он вытащил обескровленного Булата из-под обломков склада и определил в больницу как неизвестного. К удивлению полицейского и врачей, молодой человек наотрез отказывался умирать. Дело оставалось за малым. В те же сутки Питонин, потрясая результатами судебно-медицинской экспертизы, объявил, что желтоглазый сотрудник бюро «Канун» скончался.

Какие-либо вести о Лунославе отсутствовали, равно как и о похитившем его Черномиконе. Оба бесследно исчезли. Не показывался и Бессодержательный – если он, конечно, мог явить себя в привычном понимании этого слова. Радовало одно: дьявольский гул, слышимый в Ивоте на рассвете и закате, наконец-то прекратил терзать уши и нервы горожан.

Сам Питонин «за противодействие паранормальному терроризму», как было указано в приказе о награждении, получил внеочередное звание майора, а заодно – восторженную помощницу-дурочку и высранную, по его словам, кучку новоиспеченных обязанностей. Сюда входили: защита населения от угроз сверхъестественного порядка, а также борьба с ними и координация.

Позаботившись об артефактах бюро «Канун», Питонин растворился в работе. Ничего другого не оставалось, кроме как ждать и надеяться, что желтоглазый чертовидец когда-нибудь да очнется.

И это, хвала обруганным распятьям, случилось.

Булат, сыто отдуваясь, толкнул миску в сторону.

– Ну, спасибо за хлопоты, нянь в погонах, – сказал он. – А что за пусто́ты такие?

Питонин с неохотой расстегнул служебную рубашку и задрал майку. Он боялся того, что находилось под ней. Где-то в глубине души он надеялся, что труподел скажет, что всё о’кей, ерунда, к утру рассосется. Но труподел, как назло, с изумлением выкатил шары.

В груди полицейского зияла дыра. Ровные края, напоминавшие бережно загнутый внутрь пластилин. Живой, пульсирующий срез внутренностей, наблюдаемый в полумраке. Казалось, кто-то воспользовался огромным ножом для удаления яблочных сердцевин.

И теперь место главной мышцы организма пустовало.

– Органы без органов? – Булат наклонился ближе. – И как ты? Не продувает?

– Ну, жру нормально, «мотор» тоже вроде как тукает. Всё будто на месте… только не во мне.

Булат кивнул, схватил со стола бутерброд и сунул в полицейского. Прямо в пусто́ту.

– Сдурел?! – Взбеленившийся Питонин оттолкнул его. – А если я тебе ручищу в зад запихну?

– Я тогда покраснею – прям как ты! – Булат рассмеялся. – Ладно, не скрипи седлом, Капитон. Зацени-ка лучше мою заразу. – Он не без гордости продемонстрировал загадочный волдырь.

Майор скривился, словно укуса хлебнул, но желудок, будучи закаленным ужасами работы, даже не вздрогнул.

– Похоже на гигантскую ветрянку.

– Только на такую зеленки не хватит. Ну-ка.

Булат просунул пальцы под белёсую кожу – и сорвал ее, будто разваренный, просоленный мозоль. Внутри обнаружился чистый и белый книжный лист. Теплый. Молодой человек с недоверием принюхался, и его брови вскинулись. Невообразимо пахло прошлым, а именно: хлебным духом, разливавшимся по дому, когда каравай, румяный и пышущий, покидал печь.

– Что за чепуха? – Ничего не понимая, Булат дернул находку, и бумага отошла с кровавыми ниточками, напоминающими слюни. На груди тотчас вздулся новый волдырь, будто заплатка. – Грибок, что ли?