Геннадий Пустобаев - Рай начинается вчера

Уехать Боря так и не успел. В этот же вечер на него напали. Напали внезапно, но он успел убить одного из нападающих и погиб, не назвав ни одного имени.

Петля начинала затягиваться.

– 20 -

Начало конца

После гибели Сухого я вновь встретился с Варравой, пытаясь убедить его в немедленном нападении на Акифа.

– Нет! – выслушав меня, резко отрезал он. – Нет, Михай! Ни о каком нападении не может быть и речи! Не время.

– Да пойми ты! – кипятился я, пытаясь убедить Варраву. – Сухой первый. А кто следующие, не трудно догадаться!

– С чего ты это взял?!! – взглянул на меня Варрава. – Из-за Сухого что-ли?!! Мол, кореш твой! Да кто, Михай, поймет?!! Ты с ним… сколько лет не виделся?… А?!! Да уже никто и не помнит о том. Можешь мне поверить! Никто!

– Да причем здесь Сухой?!! – нервничая, убеждал я его. – Им как белый день понятно, кто стоит за этим. На «стрелку»-то они не явились… к кому?!! Да и напряги у них с нами!

– Ну и… что из этого? – усмехнулся Варрава. – Отказ от встречи – еще не повод для крови. И ты прекрасно знаешь, что мы новую встречу Слону забивали!… Да не успел он, – хитро блеснув глазами, продолжал Варрава. – Так причем здесь мы?!!

– Напрасно ты считаешь, что Акиф ничего не понимает! Напрасно! – нервно прошелся я по комнате. – Если....

– Если бабе приделать кое-что, то она мужиком будет?!! – перебил меня Варрава – Козе понятно, что они знают одно… Что это дело рук Сухого. Месть за племянницу. Сухой мертв. А кто с ним был, пусть ищут. Он не наш человек! Он не был у нас в группировке! Не общался с нами. А кто с кем корешовал, или на зоне чалился – дело десятое. С нами тоже чуть ли не полстраны «отдыхало»! Так что из этого?!! – засмеялся Варрава.

– «Не пойман – не вор!», как говорится. Они беспредельничать без доказательств не рискнут. Пропылят да и сядут на одно место. Сговорчивей в следующий раз будут! …Торгаши оборзевшие! – развалившись на диване, закончил Варрава и добавил: – …Да! К Сухому, Михай, на похороны не суйся. Это… не просьба!

Хотя я и должен был признать, что во многом он был и прав, уезжал я от него с тяжелым сердцем.

Жизнь потекла своим чередом, но с каждым днем во мне нарастало чувство тревоги, и оно не обмануло меня.

Через несколько дней после смерти Сухого прямо на набережной автомобиль Варравы был обстрелян. Кислый был убит на месте, но, умирая, он все же сумел вывести автомобиль из-под обстрела и в последний миг остановить его у самого края набережной, выдавив бампером чугунную решетку ограждения, с тяжелым всплеском упавшую в воду. Варрава каким-то чудом не получил ни царапины.

О нападении на Варраву мне сообщил Бэдя:

– Варрава сходняк собирает! Решать будет, че делать! – пока мы ехали к дому Варравы рассказывал он мне. – А че тут базарить?!! И так ясно! Мочилово будет – я те дам! Надо было сразу их всех…– недовольно сказал он и замолчал.

Я промолчал, не ответив ему.

Подъезжая к дому Варравы, я увидел с десяток автомобилей, стоявших вдоль улицы.

«Собрались уже», – подумал я, втискивая свой автомобиль ближе ко входу. Когда мы с Бедей, минуя охрану, вошли в дом, в комнате было тесно и накурено. Дым не успевал рассасываться в приоткрытую форточку, и потолочный вентилятор гонял его кругами, над головами людей. Оглянувшись, я поздоровался с присутствующими. Варрава собрал у себя не только свою верхушку, но пригласил людей и из других группировок. Было здесь и несколько человек, которых я видел впервые. Судя по разношерстности компании, я понял, что это будет представление одного актера. Варрава держался с достоинством и спокойствием, как будто ничего не случилось, и лишь блеск его глаз выдавал его внутреннюю нервозность.

Сходка началась, и все было так, как я и думал. Говорили много, но ничего конкретного. Слова летали, как мухи над навозной кучей, но дело было сделано. По реакции присутствующих я видел, что Варрава, настраивая влиятельных братков против Акифа, достиг своей цели. Уже никто и не думал о каких бы то ни было перемириях. Подпорки из-под Акифа, если и не были выбиты, то были существенно подпилены, и оставалось только толкнуть их.

Когда присутствующие разъехались, я заметил, что Варрава, сбрасывая с себя маску, надетую по случаю его «выступления», как-то сразу осунулся. Он молча достал из шкафа бутылку самогона и, разлив его по стаканам, устало сказал:

– Помянем… парня! …Обязан я ему!

И, не дожидаясь нас, жадно, как воду, осушил свой стакан. Халим, я и Бэдя, не чокаясь, выпили следом.

Обведя нас взглядом и опервшись руками о стол, Варавва со скорбью в голосе, вздохнув, словно потерял любимого сына, проговорил:

– Похороним Пашу!… А там и схлестнемся с Акифом! Схлестнемся! – обведя нас взглядом, зло бросил он. – Чтобы понял, сучара, на кого руку поднял! В пепел сотру! В порошок! Медленно сотру, чтобы прочувствовал начало своего конца!

– 21 -

Взгляд

Хоронили Кислого в воскресенье. Варава хотел устроить пышные похороны с отпеванием в центральном соборе, но мать Кислого настояла на своем, и отпевали его в старом храме на окраине. Так как в то утро Варрава задерживался, к храму я подъехал один.

Погода была теплая и сухая. Казалось, что в этот скорбный день природа хотела одарить людей своим последним уходящим теплом. Когда, чуть наклонившись, я, пройдя через крашеную-перекрашенную арочку калитки, ступил на длинную ведущую к храму аллею, то сразу понял, как была права мать Кислого, настояв на своем. И сама аллея, густо поросшая с двух сторон деревьями, и изредка стоявшие вдоль нее зеленые скамейки, и сам храм, чисто выбеленный, с нежно-зеленого цвета крышей, со своими тремя небольшими куполами, устремленными золотом крестов в небо, и усыпавшие аллею ярко-рыжие листья деревьев завораживали. Во мне вдруг стало разливаться необычайное спокойствие. Мне стало казаться, что я коснулся душой неземного, незнакомого мне, мира, словно куполом укрывшего территорию вокруг храма. У меня возникло ощущение того, что обычная земная жизнь с ее суетой осталась где-то далеко-далеко, хотя до калитки был всего один шаг.

За свою жизнь мне нечасто доводилось бывать в храмах. И потому я всегда чувствовал себя в них транзитным пассажиром на чужом вокзале, одним глазом выискивающим буфет с минералкой, чтобы утолить жажду, а вторым – следившим за поездом, чтобы не отстать от него. Поборов неловкость, я, наскоро и неумело осенив себя крестом и жадно глотая пряный осенний воздух, медленно пошел вдоль аллеи к центральному входу храма. Подойдя, я увидел стоявшую сбоку от входа крышку гроба и повязанный белым полотенцем крест с надписью «Кислов Павел Федорович». Скользнув взглядом по датам на кресте, я без труда высчитал возраст Павла – 23 года. Войдя в храм и опять неловко перекрестившись, я, интуитивно почувствовав невидимую границу, разделявшую находившихся в нем людей, подошел ближе к своим. Мы и люди со стороны матери Павла стояли обособленно. Я заметил, что они смотрели на нас так, как смотрит путник на лежащую впереди него чужую землю: с любопытством и страхом, как на непонятный и пугающий мир. По своему опыту я знал, как потом все громче и громче будут шептаться за спиной его матери о том, что сын ее был бандитом. А сейчас и «друганы» Павла, и сама его смерть от пули в перестрелке окутывала его ореолом «таинственной романтики».