Матвей Лебедев - Чёртов интернат. Когда дети читают сказки взрослым. Страшные сказки

– Почему вы не заперли ворота? Меня нашли, они заберут меня!

Торопливый звук шагов смягчился, когда они миновали лестницу и достигли ковра на жилом этаже. Заскрипели металлические сетки кроватей, кто-то недовольный велел Тёме заткнуться и назвал его придурком. Вслед за этим раздался властный голос Скотиновны:

– Быстро укрылись! Я сказала, укр-р-рылись! – многократное «Р» прозвучало как звук разрываемой старой простыни, которую тётя Ася использует в рекламе отбеливателя.

Всё стихло. Выждав несколько секунд, я выглянула в коридор. По лестнице спускалась завуч, волоча за руку Артёма. Он еле поспевал за Любовью Константиновной. Один раз мальчик даже споткнулся, но женщина, не останавливаясь, удержала его.

– Пожалуйста, не надо… Они найдут меня, – всхлипывал ребёнок.

Завуч дёрнула его за руку и зашипела:

– Я уже говорила не испытывать моё терпение. По тебе, сопляк, дурка плачет. Ты пожалеешь, что не слушал меня.

– Пожалуйста, не надо, – Тёма попытался вырваться, но завуч снова дёрнула его за руку.

– Заткнись, паршивец! Иначе я тебе зубы выбью. Пошёл вниз!

Я скрылась за дверью, чтобы не быть замеченной. Дождавшись, когда шаги на лестнице стихнут, вернулась на диван и уставилась в потолок.

Такой Любовь Константиновну я никогда не видела. Мне она казалась образцом терпения и здравомыслия. Вот Геннадьевна вполне могла оскорбить ребёнка. Над некоторыми воспитанниками повариха измывалась месяцами. Кажется, она получала от этого садистское удовлетворение. Но от завуча я такого не ожидала. Куда она повела Артёма? Может быть, на кухню? Так, лучше мне в это не вмешиваться. Меньше знаешь – крепче спишь.

Я опустила руку с дивана, чтобы погладить Чарли по морде. Пёс стал лизать мои пальцы, тяжело похрюкивая от усердия. Я свесилась с дивана, чтобы потрепать его по голове, и в этот самый момент электрическая кровь вновь побежала по венам интерната. Тёплый свет заполнил собой комнату, отгоняя дурные мысли и кошмары. Но один всё же остался. На клетчатом одеяле у дивана лежала обглоданная голова Чарли.

В это же мгновенье, будто в насмешку, мир вновь погрузился во мрак.

Этого не может быть! Не может быть! Господи, этого не может быть!

Я попыталась позвать на помощь, но не смогла. Клокочущее сердце забило собой горло, не давая крику ни малейшего шанса вырваться.

Не может быть.

Под матрацем что-то беспокойно заёрзало, заставив меня отпрянуть и размазаться бесформенным пятном по стене, подальше от того места, где невидимое существо старательно выгрызало себе дорогу из недр дивана в темноту, парализованную моей немой истерикой.

Моё тело, словно молодая дерзкая монашка, забыло о послушании. Вместо того чтобы выскочить из комнаты, оно пыталось слиться с твёрдой плотью каменной стены.

А глаза… Это проклятое любопытство глаз! Тонкие, почти прозрачные веки в секунду одеревенели. Нет. Не то. Даже дерево более пластично, чем тот раствор, что растёкся по дрожащим капиллярам тонкой кожицы, что не давал моим глазам закрыться, заставляя их безропотно смотреть вниз. На изуродованную в предсмертном безмолвии морду Чарли. На густую кровь, скользившую, как опытный сноубордист, по жёсткой шерсти на клетчатое одеяло. На огромную волосатую руку, стеснительно показавшуюся из-под дивана. На обгрызенные жёлтые ногти. На тяжёлые золотые перстни.

Цыганский Барон. Боже! Он живёт под моим диваном.

Эта идиотская мысль вкупе с далеко не здоровой ситуацией довела меня до крайней степени истерики. Я засмеялась.

Рука, исчерченная вздутыми венами, пришла в замешательство от такого поворота событий. Запрыгав по полу, как дождевой червяк, облитый средством для мытья посуды, она смущённо попятилась назад. Восвояси. Под диван. А может быть, и в саму преисподнюю.

Я уже готова была праздновать лёгкую победу над незваным гостем, но тут он решил тактично напомнить, что гость здесь не он, а я. Мощный удар тяжёлой обледеневшей ветки разнёс в мелкие осколки оконное стекло. Искорёженную раму вывернуло в комнату. Она печально повисла на единственной выжившей петле. Но и та, сколько бы ни старалась, не смогла выдержать напора могучих ветвей и остервеневшего ветра.

Свежий воздух напополам с ледяным снегом, заполнившие кабинет в равных частях с обезумевшим деревом, вернули мне контроль над телом. Я выпрямилась и уже готова была одним прыжком добраться до двери, минуя останки пса, как дверь сама отворилась. Разноголосье и бледный свет фонариков ворвались в комнату.

– Оленька, вы живы?

Надо отдать должное завучу. Даже в такой адовой ситуации она умудрилась сохранить абсолютное спокойствие. Именно это мне и нужно было, чтобы окончательно прийти в себя.

– Я здесь!

Два одноглазых фонаря синхронно уставились на меня. Под их внимательными взглядами я натянула одеяло по шею.

Первым отвёл луч в сторону Петрович. Неловко причмокивая, он принялся оценивать масштабы катастрофы.

– Ёшкин кот, как же его выворотило!

– Вас не задело? – Скотиновна попыталась пролезть сквозь ветки к дивану, чтобы помочь мне подняться.

В ответ я лишь выдохнула:

– Осторожно, не наступите на голову.

– Какую голову?

– Голову Чарли. Она здесь лежит. Её кто-то, – я запнулась, представляя, как это прозвучит, но всё же продолжила, – отгрыз.

Фонарики вновь синхронизировались, как чемпионки-пловчихи. Блёклые лучи скрестились словно шпаги, а затем остановились на пустом клетчатом одеяле. Ничего, кроме снега и веток.

Остаток ночи я провела в комнате завуча, пока та раздавала ценные указания Петровичу. Интернат был переведён в режим чрезвычайной ситуации. Электричества нас окончательно лишил дуб, оборвавший провода в пылу сражения с метелью. Вместе с моими окнами пострадали окна коридора и нескольких учебных кабинетов. Но в целом нам удалось избежать непоправимых последствий. Если, конечно, не считать отсутствия отопления, света и связи с внешним миром.

К обеду, вырвавшись из плена беспокойного сна, я обнаружила себя погребённой под тремя одеялами. На столе стоял гранёный стакан, а в нём – потухшая свеча, склонившаяся в услужливом поклоне.

Размытые воспоминания затяжной ночи бросили в жар. Попросила Любовь Константиновну посидеть со мной, пока не усну. А Петровича – пошарить шваброй под диваном.

И как теперь смотреть им в глаза?

Ясно как день, что мне всё привиделось. И пятерня, крадущаяся как паук. И клетчатое одеяло, жадно впитывающее тёплую пёсью кровь. И мёртвая голова Чарли, который секундой ранее облизывал мою руку.

Наверняка бедолага испугался звуков непогоды и забился в самый дальний угол комнаты. А я, словно девочка-подросток, напридумывала себе страшилок, поддавшись мимолётной панике.