Олег Кот - Гармонист

– Олег! Хоть ты ей ничего не говори, она же все тащит наверх, – стонала «старшая» Вера Николаевна. 21 21 Кабинет протоиерея Николая (Марковского) находится на втором этаже служебного корпуса.

После любых конфликтов и чепе на территории собора, Людмила Степановна грамотно и очень профессионально проводила опрос, допрос и спрос, не забывая ни одного из участников конфликта. А прихожанам, от всей души помогавших «рабе Божией Людмиле», и в голову не могло прийти, что вся ее бурная деятельность, копирующая деятельность милиции, особых отделов армии, разведки и прокуратуры одновременно, уголовно наказуема (от трех до пяти).

За неделю, сидя на телефоне, обзванивая всех и вся с утра до вечера, никуда не выходя из дому, она умудрялась наловить столько грязи, что Марковский мгновенно успокаивался, слушая «важную информацию». Фактически, Людмила Степановна под видом сыщика стала домашним психотерапевтом.

Роднит деда и внука еще одна, удивительно совпадающая, линия поведения. И царь Николай Александрович и его внук не чураются благотворительности в самом лучшем смысле этого слова. Царь помогал вдовам жандармов и полицейских, сыщикам и филерам, платил карточные долги своих офицеров. Морально выручал власть предержащих в трудных ситуациях, например, открыл клуб гомосексуалистов в Киеве. Но когда дело доходило до простого люда, прихлебалы-библиографы молчат, как воды в рот набрав. Писать, умиляясь милосердию государя, было не с чего.

Марковский помогал и помогает многим. Одной старухе в старом городе, за улицей Артема, построили заново маленький, но добротный домик только благодаря его стараниям в 2003 году. Одиноким женщинам, работавшим в храме, чинил крыши, делал ремонты в квартирах, не жалея денег. Потом эти квартиры по завещаниям старушек, боящихся ада и вечных мук, перейдут в руки благочинного.

Через положенные полгода в «Мариупольской недвижимости» они будут выставляться на продажу партиями. Деньги, деньги, деньги. Много доброго делает этот батюшка в тайне от многих. На операции деньги давал и просил за десятки людей, устраивая их на работу. Всего не упомнишь, так много доброго сделал и делает этот человек. Но и на пророка бывает проруха.

Подходит ко мне однажды голодный мальчик и просит есть. Все дело происходило в соборе святого Николая, где с ноября 2001 года стоял на подсвечнике блаженной Ксении Петербургской. Стоишь, службы не пропускаешь. Огарки выносишь, подсвечники драишь, лампадки гасишь после отпуста.

– Дядь Олег! Дядь Олег!

– Ну чего ты орешь?

– Дядя Олег! Я есть хочу!

– Есть хочешь? Иди к батюшке Николаю. Видишь, стою на подсвечнике. Поэтому благословили завтракать на кухне каждый день, а я туда не ходил ни разу. Скажи ему, чтобы тебя покормили вместо Олега. Понял? Дуй на кухню.

Обычно такое поведение у священства называется «быть добреньким за чужой счет» и вызывает дружный приступ желчи.

Мальчик, у которого еще две сестренки, уходит. Пока его нет, шарю в своих карманах. Пусто. Служба кончилась, свечка поставлена, молебен заказан, денег нет. Прошло не более двух минут. Подходит знакомая прихожанка, сует мне три вареных яйца. Улыбается, просит взять, хотя знает, что я ничего не беру. Скрипя сердцем, взял почему-то одно яйцо. Прошло еще минут семь. Возвращается мальчик. Смотрю на него с интересом.

– Ну, нашел ты батюшку?

– Ага. Да только там толстая тетка с ним была. Жирная такая. Я кушать прошу, а батюшка отвернулся к стене и молчит, как глухой. А она на меня как вызверится и говорит: Да ты что, нам самим тут нечего есть. Иди отсюда. Мы тут все голодные ходим.

– Так и сказала? – не веря собственным ушам, переспросил его.

– Так и сказала. А сама стоит и смеется, – подтвердил мальчик.

Гляжу, на глазах у мальца выступили слезы.

– На вот тебе яйцо.

Кладу ему яйцо в руку. Мальчик просиял и его как ветром сдуло. Прошло минуты три. Прибегают две его маленькие сестренки и кричат.

– Дядя Олег! Мы есть хотим!

Развожу руками, ища глазами ту старуху, а ее и след простыл. С досады чуть не плачу. Ну почему я, скот безмозглый, не взял три яйца вместо одного?

С этой кухней, находящейся рядом с панихидной, были связаны еще несколько встреч нужды и черствости.

Где-то в мае девяносто шестого у нас в храме появился новый батюшка, отец Владимир. Сижу однажды в воскресенье и жду его с треб. А тут как раз поминки по работнице храма. Собрались все свои да наши. Вошла Вера Николаевна, бывшая когда-то церковной старостой и подружка той «жирной» старухи. Увидев меня, улыбнулась и говорит:

– А чего это ты не за столом? Ты же наш, свой. Иди помяни со всеми. Там и место есть.

– Да нет, Вера Николаевна. Я не ваш.

А сам про себя думаю: «И уж точно не свой!»

Улыбаюсь в ответ, но за стол не иду, понимая, что у половины рты перекосит и борщ прокиснет только от одного моего вида. Гривну на поминки я не давал.

Тут в дверь входят три человека – женщина и двое мужчин. Они встали напротив двери, ведущей в кухню и вид у них был просящих покушать людей. От них исходило такое умиротворение, какое обычно исходит от чудотворных или намоленных икон. Явное несоответствие внешнего и внутреннего заставило меня невольно взглянуть на бедно, но очень чисто одетых людей.

Изнутри они были точно неземные. Как глянул на них, так и забыл, зачем пришел. Царство небесное, хоть сажей измажь, хоть помоями облей, все равно останется Царством Небесным! А с кухни, словно что-то учуяв, выплывает Катерина Григорьевна.

– Нет ли у вас трех кусочков хлебца? – обратилась к ней женщина, от которой исходила удивительная тишина.

– Да откуда у нас хлеб? Нам и самим-то есть нечего, – выкатив глаза, отвечает ей батюшкин бухгалтер.

Только успела она это сказать, распахивается настежь кухонная дверь и красный от натуги Андрей, брат диакона-азербайджанца, тащит огромную кастрюлю, набитую с верхом румяными и аппетитными пирожками.

– Андрей, гони их в шею! Чего они здесь ходят? Нам и самим есть нечего. Гони их! – напустилась на него возмущенная Екатерина Григорьевна.

Не успел я опомниться, как проворный азербайджанец ставит в углу панихидной кастрюлю пирожков, и набрасывается на троих нищих, попросивших кусочек хлеба.

– Вываливайтесь поживее. Ну, кому я сказал…, – не дожидаясь, стал хватать их за руки и тащить к выходу. Последней ушла эта удивительная женщина, на ходу еще раз прося Андрея.

– Подайте хоть кусочек хлеба!

– Ты что, плохо слышишь? Нет у нас хлеба, мы сами все голодные.

И с этими словами вытолкал женщину-тишину на церковный двор.

Ни живой ни мертвый сижу в углу как молью побитый. Ну и поминки. Нищих выгнали в шею, а сытых накормили!