Владимир Кремин - Седовая падь

– Тут надо подумать, как на ключ выйти – только и ответил Пантелей.

– Поговорим еще об этом, сейчас не время, да и пора уже. Видишь бойцы двинулись…

В продолжении всего следования, до очередного привала, с предстоящим ночлегом, Пантелей думал о ключе: «Если предположить, что Терентий прав, – размышлял он, – и ключ действительно мог храниться у атамана, то интересный факт получается». То, что земляк бежал во время боя, улучив удобный момент и совершенно не задумываясь над тем, как откроет сейф – понятно. Важнее тогда было им владеть, а остальное приложится… Только вот командующего убили при перестрелке, – Пантелей хорошо это знал. Знал и то, что обыскивать убитых не стали, посчитали что не к чему.

Место захоронения белого атамана, ему было хорошо известно, потому как сам в том захоронении участвовал; откомандировали на такую работу. Кто по полянам убитых собирал, а кто их хоронил… Так вот и довелось ему самого атамана Войтовича хоронить, под самой вышкой. Остальные бойцы в общей могиле себе последнее пристанище нашли. Многие так по лесам да полям лежать остались, потом уж местные прибирали. Тогда сам красный командир о месте захоронения атамана распорядился. Мало ли кто заинтересуется или чекисты по следу пойдут.

После, вечером, когда часть бойцов устраивалась в брошенных бараках на ночлег, Пантелей решился, все же, высказать Терентию свои предположения по поводу ключа. Мало ли, что он может задумать, волновался земляк. Уж больно Тереха был расстроен после последней беседы. Всего от этого пройдохи ожидать можно, а вот ежели соображения свои выскажу, не факт ведь, но думаю заинтересоваться может – для дела это лучше. Ведь важно одно; главный козырь в руках Терентия и где упрятана подвода – знает только он, а без сейфа ключ, так – безделушка.

Терентий заинтересовался фактом захоронения белого атамана. Посчитал что, пожалуй там и нужно будет искать… На том и разошлись, что воду в ступе толочь, каждому было о чем подумать.

Всю долгую, мучительную ночь, Терентий не сомкнул глаз: не спалось и все тут. Какой там сон, коли за глотку ровно клешнями взяли. На зубах – скрип один, а в голову мысли разные лезут; спорят, советуют наперебой. Только вот душа не принимает; не то все, не к месту, не ко времени… Хотя время то и не ждало: «Кто его знает, земляка, лешего этого, у него сегодня одно на уме, а завтра; пойди, спроси? – думалось среди ночи, – На кой он мне дался; возьмет да настучит командиру, тогда уж точно не пожалеют – в расход пустят. Зараз бежать бы из отряда, да только вот скрываться где-то надо. Домой, само собой, не явишься – врагом сочтут. Итог один – опять же расстрела не миновать. Патронами бы запастись, да в тайгу. Отсидеться, сейф разломить, и уехать куда подальше. Только вот от хозяйства, от земли, куда тронешься?..

Жена она что, не велика птица, а вот земля – это тебе совсем другое дело, за нее и воевали. Получить бы надел, да жить себе; навоевались уж. Только вот Пантелей, сволочь, не даст. Этого близко подпускать никак нельзя. Ишь лапу когтистую запустил. О ключе рассуждает… Я и без него добро открою. Главное кубышка у меня и никто к ней дорогу не знает. Ежели убегу, то и делиться не надо…»

Перевалился грузно Терентий с боку набок, заскрипел гнилыми нарами. Светало. Сквозь все более голубеющий проем небольшого окна, проглянула близость слабо-уловимого, едва сочившегося утра.

Родилась мысль – новая, страшная. Она, что неотвязная, неотступная зубная боль, давила камнем сердце, рвала грудь. Душа ныла, изнемогая под тяжестью неразрешимой проблемы: «Да, – уж под утро понял Терентий, – лишь убрав с дороги камень, можно продолжить путь.»

Он догадывался, был просто уверен, что устранив Пантелея, он не лишится ниточки связывающей его с ключом от сейфа. И в случае, если злосчастный ящик все же не поддастся его воле, то известно где можно попытаться найти ключ.

Как назло, Пантелей, последнее время, вел себя подозрительно и странно. Стал вдруг сторониться товарища, часто его можно было видеть в кругу лиц приближенных к командиру отряда. Это беспокоило Терентия еще больше: «В активисты рвется, шкура продажная, землячок…» А значит перспектива у его сейфа вырисовывалась однозначно – стать народным достоянием. С этим Терентий никогда не смирится… Так он тогда и поступил.

В одну из ночей, под утро, когда еще совершенно темно, но рассвет уже близок, Терентий в тревоге пробудился; толи сон ему дурной привиделся, толи от нестерпимо жутких человеческих испарений, невыносимо было более пребывать в казарме. Выходя из душного барака, где квартировала часть отряда, растолкал он земляка, велел за ним идти; якобы дело есть, да поговорить надо, с глазу на глаз…

От удара штыком в живот, Пантелей чуть слышно всхлипнул, взмахнул бессильными руками, словно улететь норовил и, тут же, рухнул на землю. Даже часовой, сонно бродивший у склада боеприпасов, так ничего подозрительного и не заметил. Должно жинку представлял – пригрезилось… Да лучше бы уж погодил с такими грезами. Минутой позже Терентий убрал и его. Сунув наскоро в мешок две коробки патронов, что попались под руку, да прихватив винтовку, лежавшую рядом с часовым, Терентий тихо ушел в тайгу, так и не нарушив сонной, предутренней истомы устало отдыхавшего отряда.

Наутро Красноармейская часть снялась по тревоге. Однако зря только людей мотали. Бежавшего и след простыл. С подобающими почестями проводили в последний путь двух бойцов, геройски погибших от руки бандита и убийцы. В отряде, при проверке, не обнаружили лишь Терентия. И к вечерней зорьке в ревком Сибирской дивизии, товарища Сердюка пошла с гонцом депеша, в коей значилось:

«За измену пролетарской Красной армии и всего трудового народа, за зверское убийство двух бойцов-красноармейцев, и позорное, предательское бегство из отряда, Терентия Чиникова приговорить армейским трибуналом к смертной казни. При поимке преступника и дезертира – расстрелять».

Бумага, за подписями и печатью командующего дивизией и командира отряда, была передана в органы ЧК для дальнейшего расследования по делу. Так вот и стал Терентий вне закона. Ну а про всю дальнейшую жизнь деда, Петру и вспоминать не хотелось. Как он скитался, скрываясь от властей, бродяжничал на лесных дорогах, грабя и убивая ни в чем не повинных крестьян; из-за золота, денег, продуктов, словно мало было ему того, что в тайге упрятано. Вепрем лесным стал, кровожадным и безжалостным волком, глухим к чужим мольбам и просьбам. Вся округа тогда слухами полнилась. Да почитай весь люд, что пропадал в ту пору безвестно – все, его грязных рук дело. Терентий тогда сейф премудрый открыть не смог; ключа не было нужного. Как только за него не брался. Почитай все известные способы перепробовал; ни огнем, ни железом, ни пилами особыми, ни чем не бралась сталь, а к самому замку с простой отмычкой не подступиться; не отпирается и все тут. Да и как отопрешь, коли скважина у замка изнутри ширмой закрыта, к ней то и нужен ключ, иначе даже отмычки внутрь не проходят. Вот и лютовал ирод. Даже жену покойного земляка, пытал, дознавался. Да только вот стойкая, видать, баба оказалась, а может и не знала тогда вовсе о делах тайных ее мужа, а стало быть и о ключе.