Марион Пьери - Смертельный эликсир

В это самое время приятельницы продолжали свою задушевную беседу. Мадам Додар живо интересовалась научной карьерой Франсуа, но не с точки зрения значимости его открытий, а с точки зрения выгоды. Она долго расспрашивала, сколько платят в Париже за чтение лекций, за научную степень. Мадам Лаке отвечала на ее вопросы, как могла. Знала она об этой стороне жизни племянника немного, но даже на основании этого мадам Додар сделала неутешительные для Франсуа выводы. Особенно ее поразило, что он не подписал никаких бумаг со своим заказчиком и при этом уволился из университета, оставшись без средств к существованию. Мадам Лаке неосторожно заметила, что средств у ее племянника достаточно.

– Ах, бросьте, голубушка! – небрежно прервала ее мадам Додар. – Какие это средства, боже мой! То, что осталось от вашей покойной сестры и вашего мужа? В наше время это не называется средствами, поверьте. Особенно если на них претендует молодой мужчина с аппетитами парижской полубогемы.

Мадам Лаке промолчала бы, если бы лавочница ограничилась оскорблением их семьи такой оценкой средств Франсуа, но снести то, что ее племянника обозвали полубогемой, она не могла.

– Но позвольте, почему вы назвали Франсуа полубогемой? – вопросила она визгливым голосом. – Это какое-то унизительное парижское прозвище! А мой племянник ученый, и притом со средствами. Никто не может подозревать в чем-то предосудительном такого милого и воспитанного молодого человека!

Она была в курсе, что мадам Додар способна сформировать такое мнение о человеке, которое в обществе Понтабери приклеивалось намертво и на многие годы. Мадам Лаке не могла позволить, чтобы Франсуа был измазан словами, исходящими из уст самой мадам Додар, поскольку очень хотела, чтобы Франсуа прижился в Понтабери. Видимо, и мадам Додар смекнула, что сказала что-то не для ушей престарелой ханжи Лаке. К тому же она имела виды на Франсуа, поэтому его репутация пока была для нее важна.

– Ну что вы, милочка! – самым льстивым тоном начала она успокаивать покрасневшую от негодования мадам Лаке. – Я вовсе не хотела обидеть ни вас, ни многоуважаемого мсье Тарпи! Полубогема – это признак респектабельной жизни, всего-то! Я процитировала нашего классика… Как там бишь его… Э-э… Лучше выпейте еще ликеру, закусите этим паштетом. А вот еще, смотрите, ваши любимые миндальные пирожные. Боже, какая прелесть! Миндаль специально для вас и мсье Тарпи я заказала на ярмарке в Руане, затем его долго варили в молоке, затем в медовом сиропе, а затем…

Тут вошел Франсуа, и тирада о том, как варили миндаль, оборвалась. Тетушка расплылась в улыбке, увидев своего племянника с бумагами в руках, и, уже не слушая мадам Додар, поплыла к нему, обняла и припала к его широкой груди.

– Дорогой мой мальчик… – только и сказала она.

Когда Франсуа вышел к дамам, он сразу понял, что между ними случилась размолвка. Выдали их лица, расстроенное – у его тетушки и злое – у мадам Додар. Не желая вмешиваться, Франсуа, довольный завершенным делом, сложил с десяток листков и небрежно сунул их во внутренний карман пиджака.

Мадам Лаке не отходила от своего племянника ни на шаг. Она посадила его, налила чаю, вместо хозяйки приказала прислуге заменить тарелку, положила сыру и печенья. Хлопотала возле него так, что мадам Додар оттаяла и прикинулась, что забыла о размолвке.

– Ах, мсье Тарпи, как же любит вас ваша тетушка! – восклицала она, закуривая пахитоску в длинном янтарном мундштуке. – Я всегда восхищалась такой преданной женской любовью. Какая прелесть!

Франсуа понял, что эти слова были сказаны потому, что нужно было что-нибудь сказать. Прощание было недолгим. Мадам Лаке хоть и старалась скрыть обиду, все же была куда сдержанней, чем в начале обеда. Франсуа было все равно. Он был уже мысленно в своей лаборатории, за рабочим столом, рядом с ретортами и препаратами.

Возвращались они домой уже поздним летним вечером, поскольку Франсуа после обеда у мадам Додар пришлось еще пройтись по бульвару вдоль моря, где совершало променад все местное общество. Мадам Лаке представляла его дальним родственникам и знакомым, его приглашали на обеды и пикники. Франсуа был мил и покорен воле тетушки. А все потому, что рядом с его сердцем в кармане лежали заветные листы бумаги, которые обещали ему нескучную мыслительную деятельность в ближайшие несколько месяцев.

Для Франсуа дни покатились так быстро, что он иногда забывал переворачивать страничку календаря на своем столе. Работа в лаборатории началась с того, что пришел электрик – мсье Пуапа́ – и сделал электрическую проводку под новые приборы. Затем Франсуа пригласил столяра, который по эскизам изготовил недорогую, но крепкую мебель – столы, полки, застекленные шкафы для препаратов, химических реактивов, разнообразных термометров, лабораторных весов и другой нужной всячины. Франсуа сэкономил на новом письменном столе, стульях и кресле, выпросив у тетушки старые и самостоятельно обновив на них обивку. Дениз помогала ему: мыла полы и окна, развешивала занавески и переносила нетяжелые предметы обстановки, протирала и расставляла купленные реторты и пробирки, причем не разбила ни одной хрупкой вещицы, что Франсуа оценил. Ловкие у девчонки руки, ничего не скажешь!

Девушка не делала больше попыток к сближению, а Франсуа играл роль занятого делового мужчины, которого трудно соблазнить нормандской деревенской девушке. Через две недели их общих трудов, сэкономив приличную сумму из собственных средств, Франсуа приступил к первым опытам.

Главное, о чем он постоянно твердил себе, открыв свой сундук и разводя в пробирках субстраты, лаборатория готова, и не чья-нибудь лаборатория, а его собственная. Он считал, что к эксперименту нужно приступать только в хорошем настроении. Упадничество он отмел сразу. Франсуа потирал руки, заранее предвкушая успех, поскольку все его записи, переведенные в уме в некий образ, обещали ему нечто невероятное при практическом применении.

Каждое утро, наскоро умывшись, он отпивал из чашки глоток кофе и, надкусывая на бегу испеченный тетушкой пирожок, спускался в лабораторию и принимался писать. Франсуа делал пометки в дневнике наблюдений, обходя столы, на которых теснились пробирки в специальных стойках.

Сегодня ему нужна была поддержка. Опять ничего не выходило. Ни одним из промежуточных результатов он не был доволен. Франсуа поднял взгляд на побеленные стены бывшей людской, а теперь его лаборатории. На него смотрели кумиры – ученые, портреты которых в скромных рамках он повесил в этой комнате. Прежде всего Броун-Секар, о котором ходили легенды на медицинском факультете парижского университета, ведь его работы, в которых описывались эксперименты по подкожным впрыскиваниям человеку водного настоя свежих тестикул [2] Тестикулы – то же, что яички. ( Примеч. ред .) морских свинок и собак, были признаны прорывом научной мысли. А также Бейлис и Старлинг, открывшие секретин [3] Секретин – гормон, участвующий в регуляции секреторной деятельности поджелудочной железы. ( Примеч. авт. ) , отошедшие недавно один за другим в мир иной, только Бейлис в Лондоне, а Старлинг на Ямайке. Не успел он с ними познакомиться! Не успел… А как бы хотелось поговорить, обсудить свои эксперименты, помериться силами в исследовании гормонов! Увы.