Марион Пьери - Смертельный эликсир

– Нет, тетушка, это не Шарль, это я, ваш племянник Франсуа Тарпи! – вдруг раздался веселый насмешливый голос, и прямо к ней огромными скачками, несмотря на крутую лестницу, сбежал сам Франсуа, ее любимый Франсуа, которого она не видела почти год.

– Милая тетя Женевьева, здравствуйте! – пылко проговорил он, и, прижав мадам Женевьеву к себе, поймал ее руку и крепко поцеловал. – Я целый год мечтал, как приеду к вам, буду жить и работать в свое удовольствие, поедая ваши знаменитые пироги и лепешки!

– Франсуа, дорогой Франсуа! – лепетала мадам Женевьева, сдерживая слезы. – Я не ждала тебя так рано, в доме нет даже мяса! Хотела идти к Эмме за покупками. На чем же ты приехал? Поезд ведь прибывает только в полдень.

– Дорогая тетушка, давайте сперва выберемся отсюда, ведь на лестнице вам неудобно обнимать меня! – со смехом отвечал Франсуа, поддерживая мадам Женевьеву под руку и осторожно выводя ее на свет.

– Вот теперь хорошо, милый племянник, теперь я могу, не боясь упасть с лестницы, поцеловать твое дорогое лицо, погладить твои непослушные кудри! – Мадам Женевьева с нежностью прижалась к груди Франсуа Тарпи. – Хороший мой мальчик, как я скучала по тебе! Почему ты так редко писал, почему не приезжал? Если бы ты знал, как твоей тетушке одиноко в таком большом доме! Как одиноко!

Она подняла на племянника полные слез глаза. Ей не хотелось показывать свою слабость, но немощь и меланхолия, которые прокрадываются в тело и душу человека в конце жизни, делают свое дело. И если при посторонних мадам Женевьева все еще была прежней хозяйкой, то при любимом племяннике, которого она давно не видела и которого, по правде говоря, почти обожествляла, она не выдержала и всхлипнула.

– Тетушка, не надо плакать, прошу вас, – нежно говорил Франсуа, продолжая обнимать свою престарелую родственницу. – Я же приехал и не собираюсь покидать вас в течение многих месяцев! Я вам клянусь, я не уеду до Рождества! И мы отпразднуем его, как в старые добрые времена!

Мадам Женевьева с надеждой посмотрела на него:

– Это правда, Франсуа? Ты не покинешь старую больную тетю, которая была тебе вместо матери? Ты останешься, скрасишь ее старость?

И она еще сильнее заплакала. Франсуа вытирал слезы, текущие по морщинистым пергаментным щекам старой женщины и ругал себя за то, что стал забывать, сколько заботы и ласки получил в этом доме.

– Дорогая тетушка, – сказал он, – не думайте, что ваш племянник беспамятная скотина и не понимает, чем вы пожертвовали ради него. Поверьте, я благодарен вам за заботу и ласку, за то, что вы воспитали и выучили меня, что сохранили для меня деньги матери, что я знаю, как пахнет праздник в родном доме. Этого не забывают. Да, я зрелый мужчина, у меня своя жизнь, но и для вас там оставлено место. Когда я говорю «дом», я имею в виду вас и покойного дядю Пьера. Это для меня так же свято, как и первое причастие.

– Мальчик мой, Франсуа, – вытирая чистейшим платком слезы, прошептала мадам Женевьева, – твои слова как бальзам на душу для старой, одинокой и больной женщины. Ты должен знать, что, кроме тебя, у меня нет никого на свете. Все мои родственники умерли. Почти все родственники Пьера тоже. А кто остался, тех и родственниками уже назвать трудно, настолько они от меня отдалились. Поэтому все, что мы с дядей нажили в течение жизни, останется тебе. А это немало, поверь. Если добавить твои деньги, то можно поселиться в этом городке и жить безбедно. Ты ни в чем не будешь нуждаться, можешь даже позволить себе небольшие излишества, например, объездить весь мир. Ты так об этом мечтал, когда был маленьким! Помнишь наши путешествия с помощью глобуса? Ты хотел увидеть Анды и Новую Зеландию. Можно даже купить автомобиль! Для мужчины это необходимо, к тому же он служит ловушкой для молодых и богатых невест. Женим тебя, Франсуа, пойдут детки. Я так хочу покачать малыша и покормить его из молочного рожка!

– Дорогая тетушка, – расчувствовался Франсуа, – я сам сейчас расплачусь!

В это время мадам Женевьева случайно оглянулась и увидела, что служанка Дениз стоит рядом с ними и, демонстрируя свою бестактность, слушает их доверительный разговор. Это разозлило мадам Женевьеву, она тут же перестала плакать и повела словесную атаку на служанку.

– Что ты здесь делаешь, Дениз? – прокричала она, раздражаясь и от этого еще больше, чем обычно, тряся головой. – Что за дурная манера – стоять рядом с хозяевами и подслушивать! Иди и разбери чемоданы мсье! И не вздумай что-то неаккуратно сложить в шкафу и комоде! Я проверю, и если обнаружу, что ты не выполнила моего приказания, рассчитаю тебя в ту же минуту!

Дениз скривила личико и повернулась, намереваясь уйти, но, оглянувшись, поймала веселый взгляд Франсуа, подмигнула ему, а затем, виляя бедрами, танцующей походкой направилась к двери дома.

Франсуа хмыкнул.

– Аппетитная фигурка! – сказал он. – У тебя, тетушка, всегда были служанки в возрасте, а сейчас ты изменила своим принципам «не дразнить гусей»?

Мадам Женевьева возмущенно ответила:

– Ты знаешь, милый Франсуа, эта девица – моя постоянная головная боль. Один только флирт в голове! Работница она дрянная, к тому же неряха. Все утро решала, что с ней делать, хотела посоветоваться с Эммой, но, видно, придется ее рассчитать без всякой жалости.

– А откуда она взялась? – спросил, улыбаясь, Франсуа. Он вспомнил озорные глаза Дениз и ее короткую юбочку, открывавшую стройные девичьи голени.

– Это плохой признак, милый племянник, что ты так ею заинтересовался, – строго произнесла мадам Женевьева. – Но я отвечу на твой вопрос. Это дочка моей прежней горничной, Альбертины.

– Альбертины? – с удивлением переспросил Франсуа. – Я отлично помню ее.

– Да, Альбертины, – подтвердила мадам Женевьева. – Она служила мне двадцать пять лет, и ни разу я не сделала ей ни одного замечания. К тому же она выполняла обязанности и горничной, и кухарки. Работы у нас было немного, я ведь была молода и тоже много чего успевала сделать по дому. Сейчас Альбертине не на что жить после смерти мужа-рыбака. Мне она тоже не нужна с ее подагрой, так как теперь работница она никудышная. Поэтому вот уже полгода я по ее просьбе пользуюсь сомнительными услугами ее дочери, которая пошла в отца – такая же непутевая. Жалованье этой девицы я отдаю Альбертине в руки, потому что эта ветреница Дениз ни одного су, не то что франка, до дома не донесет. Все соседи удивляются, что я ее терплю. Но прошу тебя, давай закончим разговор об этой профурсетке. Эта не та тема, которая может быть для меня интересна, да и я окончательно решила уволить ее.

– А как же Альбертина? – спросил удивленный Франсуа. – На что она будет жить? Вряд ли эта девица будет заботиться о матери, не тот у нее вид. Может, назначить Альбертине ренту в несколько сот франков в год?