Марион Пьери - Смертельный эликсир

Мадам Женевьева возмущенно взглянула на племянника.

– Дорогой Франсуа, – жестко начала она, – если бы я заботилась обо всех престарелых и больных слугах из нашего дома, то, поверь мне, ты бы не учился в Сорбонне! Каждый кует свою жизнь в своей кузнице и своим молотом! Так говорил твой дед мне и твоей покойной матери, когда ловил нас, молоденьких девушек, на бесполезных тратах. А теперь пойдем в дом. Ты, наверно, устал с дороги и проголодался. Если потерпишь минут десять, я угощу тебя таким омлетом с зеленью и такими булочками с кофе, что ты сразу забудешь и свой Париж, и мою бестолковую служанку, на которую явно положил глаз! Можешь даже посидеть со мной в кухне, чтобы мне не было скучно, ведь я дорожу каждой минутой, проведенной с тобой.

– Милая тетушка, – смеясь, отвечал Франсуа, – от тебя ничего не скроешь! Конечно же я посижу с тобой, пока ты будешь готовить мне еду. Я так люблю завтракать в нашей кухне!

– В нашей! Как бальзам на душу! – улыбнулась мадам Женевьева. – Поверишь, Франсуа, я всегда холила и лелеяла весь дом, но больше всего люблю кухню. В ней так уютно!

– Может быть, это потому, что вы провели в ней так много времени? – спросил Франсуа. – Дядюшка был не дурак покушать. Я помню, как вы готовили рождественские ужины и праздничные обеды на дни рождения. Эти столы, ломящиеся от всевозможной снеди, нельзя забыть, поверьте. Несколько раз мне даже снились ваши рождественские разносолы, и я чувствовал вкус копченой гусиной ножки. Просыпался и, пугая кухарку, рылся в потемках в буфете, чтобы что-то перехватить. А то бы от бурных гастрономических переживаний не заснул.

Мадам Женевьева улыбнулась и даже сощурила глаза от удовольствия, так ей понравились слова племянника. В конце концов, она всю свою жизнь не только заботилась о своих мужчинах, но и старалась вкусно их кормить.

Они, обнявшись, зашли в дом, и Франсуа в который раз поразили чистота и порядок во всех комнатах. Да, вся мебель старая и ничего новомодного найти в этом доме нельзя, но… как уютно здесь, как по-семейному!

– Я восхищаюсь, тетушка, вашим умением вести дом, – сказал он. – Вот вы упомянули о женитьбе. Вы думаете, наверно, что я не хочу найти подходящую девушку и создать с ней нормальную семью – с детьми и всем прочим. Вы глубоко ошибаетесь, если действительно так думаете. Все мои поиски, я имею в виду поиски девушки, отвечающей моим представлениям о семье и семейной жизни, разбиваются вдребезги, как волны в шторм о наш нормандский берег. Я не смог найти такую девушку. Хотя вы знаете, что упрекнуть меня в капризности или особой требовательности нельзя.

– Дорогой Франсуа, – отозвалась мадам Женевьева, – подобные разговоры я постоянно слышу из уст еще одного человека. Я думаю, что вам стоит познакомиться, но это мы оставим на потом. А сейчас – завтрак, о котором можно только мечтать.

Она завела Франсуа в кухню, которую тот помнил столько же, сколько помнил себя. Здесь также ничего не изменилось, только кастрюли и сковороды блестели еще больше, ведь в них стали меньше готовить, а чистили с той же тщательностью. Кухня по нормандским меркам была очень большой и занимала почти половину этажа. На самом деле это было помещение между первым жилым этажом и подвалом. Потолок в кухне был низкий, выбеленный, на его фоне резко выделялись деревянные балки, потемневшие от времени и испарений. Небольшие окошки были уставлены горшками с геранью и другими растениями, которые, как считала мадам Женевьева, отпугивают насекомых и очищают воздух в кухне. Столы, стоявшие по периметру, были заняты различными кухонными приспособлениями, о предназначении которых Франсуа мог только догадываться. Хотя однажды он, будучи маленьким мальчиком, подсмотрел, как готовили колбасу, заполняя фаршем кишки с помощью какой-то странной машинки. Сейчас он узнал эту машинку, истертую, но вычищенную до блеска.

– Тетушка, а это машинка для начинки колбас? – спросил он, крутанув какой-то рычажок на ней.

– Да, это еще прадедушкина, – ответила мадам Женевьева. – Здесь много редких вещиц. Но не только здесь. Наша мебель куплена во времена восстания в Вандее. Это было больше века назад, как ты помнишь. Сейчас за эту мебель дадут приличную сумму, если предложить ее антикварам.

Она надела фартук и поставила огромную сковороду на горячую плиту, которую заранее растопили, поскольку ожидали дорогого гостя. Отрезав приличный кусок сливочного масла, мадам Лаке положила его на сковороду и начала быстро взбивать венчиком пять яиц в фарфоровой миске.

– Порежь-ка зелень, дорогой Франсуа, – сказала она, пододвигая нож и доску к сидевшему за огромным столом в центре кухни племяннику. – Видишь, постарела, уже не успеваю там, где раньше посторонняя помощь была не нужна. Хочу взять кухарку в дом, об этом тоже хотела переговорить с Эммой.

В пышный омлет, поднявшийся в сковороде на высоту трех пальцев, мадам Женевьева добавила зелень и кусочек топленого масла. Затем поставила на стол несколько фаянсовых тарелок, молочник, хлеб, высокую розетку с мелко рубленной копченой сельдью, пышные лепешки, политые маслом и медом.

– Садись, милый Франсуа, – сказала она, вытирая руки о белоснежное полотенце, – все готово. Позавтракай, как в старые добрые времена.

Франсуа придвинул к себе тарелку, в которой горой дымился прекрасно поджаренный омлет ярко-желтого цвета, призывно зеленевший мелкими островками петрушки, укропа и еще какой-то неизвестной ему травки.

– Тетушка, тетушка… – меланхолично произнес Франсуа, возведя глаза к прокопченным балкам потолка. – Сказать, что вы кудесница, – значит не сказать ничего.

Он наклонился и поцеловал тетке руку.

– Мерси, мой ангел, жаль, что твоя мать не с нами, но я надеюсь, что на небесах она видит, как нам хорошо с тобой…

И мадам Женевьева краешком фартука, совсем по-крестьянски, вытерла уголки глаз, в которых выступили слезы.

Ее племянник принялся за прекрасный завтрак, который, как он полагал, будет ждать его каждое утро, пока он живет в родном доме.

Тем временем мадам Женевьева сварила кофе в небольшой изящной турке из красной меди. Затем она поставила перед племянником блюдце и фарфоровую чашечку с нарисованными лиловыми нимфами, которую наполнила густой, благоухающей, ароматной темно-коричневой жидкостью.

– Кстати, Франсуа, – сказала она, наблюдая за тем, как племянник поглощает ее стряпню, – ты не сказал мне, чем будешь здесь заниматься. Или ты решил бросить свои научные занятия?

Она с тревогой посмотрела на молчавшего племянника. Он же делал вид, что смакует кофе, и оттягивал ответ. Через несколько минут молчания Франсуа достал сигарету, прикурил и сделал первую затяжку. После этого он наконец, прокашлявшись, собрался с духом и заговорил.