Марион Пьери - Смертельный эликсир

Он так ясно представил себе это, что ужаснулся и ощутил боль в висках и что судорогой свело щеку. К тому же он почувствовал, что от страха от него запахло потом, и весьма ощутимо.

«Нужно пойти принять душ, – подумал Франсуа. – Терпеть не могу, когда воняет из подмышек!»

Уже моясь в летнем душе теплой, нагретой щедрым летним солнцем водой, он подумал о том, какую важную и тайную роль в регуляции нашего физического состояния играют эмоции. Стоял в прекрасном саду прекрасный молодой человек. Как громом ударила ему в голову дурная мысль и в секунду превратила этого Орфея в вонючую гниду. Надо будет над этим подумать. Может быть, как-то применить это в разработке темы, связать эмоции и регуляцию состояний телесности?

Хотя стоит ли разбрасываться, ведь его патрон, мсье Дюлок, изменил тематику исследования? Сначала Франсуа показалось, что этот сдвиг минимален и не принесет ущерба его научным интересам. Но вскоре он понял, что все придется начинать сначала. Или почти сначала.

Это напомнило ему, как в детстве тетушка со своей постоянной помощницей Альбертиной распарывала дядюшкин старый костюм, чтобы сшить ему, Франсуа, обновку. «Перекраивать старье в сто раз тяжелее, чем шить из новой ткани!» – так говорила Альбертина, пытаясь разложить на выстиранной ткани распоротого костюма выкройки, которые увеличивались два раза в год из-за менявшихся пропорций тела растущего Франсуа.

Так и его исследование. Приходится перекраивать из старья, вместо того чтобы делать новое.

«Ладно, – подумал Франсуа, растирая вафельным полотенцем свое белое, не тронутое загаром тело. – Поживу здесь месяц-другой, отдохну, а там видно будет».

Конкретных сроков ему не определили, деньги на исследования обещали дать только после того, как комиссии из ведущих фармацевтов мсье Дюлока будут официально представлены первые результаты. Поэтому впервые за многие годы Франсуа почувствовал себя совершенно свободным. Это было новое чувство, которое приятно его удивило. Оно распирало изнутри, щекотало нервы и успокаивало одновременно.

Выходя из душевой кабины, Франсуа оделся не по правилам Парижа, а уже примеряясь к правилам провинции и своего собственного дома, сада, лета: на нем были только брюки, которые он закатал выше лодыжек, и полотенце, которое он повесил на шею. Рубашку, пиджак, туфли с засунутыми в них носками он нес в руках. Волосы его, от природы курчавые, побывав под струями воды, завились кольцами, в русой бороде и аккуратно подстриженных усах застряли капли, которые блестели на солнце.

Франсуа увидел, как в окне на втором этаже дернулась занавеска и мелькнуло синее платье. Дениз наблюдала за ним исподтишка. Она явно решила не оставлять его в покое. Тетушка стояла возле клумбы с левкоями, которая была обложена белыми гладкими камнями, и одобрительно ему улыбалась. В этой улыбке было все: гордость, умиление, восхищение его мужской красотой, поклонение его силе и таланту.

Что ж, ему это нравилось. Да он и сам себе нравился здесь, в своем родном доме, где чувствовал себя полноправным хозяином.

Он подошел к тетке и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Затем Франсуа уселся на скамью рядом с клумбой, отодвинув в сторону жестяную лейку с водой. Видимо, тетушка поливала цветы. Лейка оказалась довольно тяжелой.

– Тетушка, – сказал Франсуа, – вы сами таскаете эту тяжелую штуку? Этого не стоит делать. Ведь есть служанка и, судя по ее габаритам, природа ее силой не обделила.

И тут он вдруг постучал по поверхности металла. Звук получился на редкость глубоким и звучным.

– Вот-вот, – отозвалась, присев рядом с ним, мадам Женевьева, – и я так считаю, не обделила. Только стелется перед ней не та дорога, по которой ей надо бы идти.

– Как это – не та? – с удивлением спросил Франсуа и внимательно посмотрел на тетушку.

Она никогда не казалась ему особенно умной. Он считал, что за ней стоят опыт и основанная на опыте мудрость, набожность, жизнестойкость. Но ничего более – в смысле умственного потенциала. А тут почти жизненный прогноз…

– На чем основывается ваше умозаключение? – спросил он. – Обычная деревенская девчонка. Все будет как у всех.

– Дорогой Франсуа, – опустив голову, произнесла мадам Женевьева, – ты можешь не считать меня умной, но жизненного опыта у меня не отнять. Она плохо закончит. Это написано у нее на лбу. Причем утянет с собой в пучину еще несколько горячих голов. От нее исходит нечто, что может мною расцениваться как порок.

Она задумалась, как будто вспоминая что-то.

– Может, я старомодно смотрю на эти вещи, но мне кажется, что во все времена подобных женщин оценивали одинаково. И я думаю, что мы еще увидим, как будет разворачиваться сюжет ее романа, и станем свидетелями публичного перетряхивания грязного белья ее интимной жизни.

Франсуа немного растерялся оттого, что тетушка внимательно на него посмотрела, произнося последнюю фразу.

«А она вовсе не глупа, и у нее есть еще здравый смысл! – подумал он. – Стоит прислушиваться к ее советам».

– Вы, тетушка, можете не сомневаться в том, что Дениз не представляет для меня никакого интереса, – сказал он и улыбнулся, вспомнив, как бешено помчалась кровь по жилам, когда эта негодница вздумала его соблазнять в его же комнате. И волнение, когда он, идя по саду, увидел, как Дениз наблюдала за ним, стоя за оконной занавеской.

– Да, но ты здоровый тридцатилетний мужчина! – воскликнула мадам Женевьева. – Твой дядя уже был женат на мне в твои годы, твой отец увез свою невесту – твою мать, когда ему было меньше, чем тебе сейчас. Я помню, она рассказывала мне про его бешеный темперамент. Мы делились с сестрой своим жизненным опытом. А ты внешне весь в него. Я мало что смыслю в физиологии, но мне кажется, что мужчина твоего возраста должен естественным путем решать свои проблемы в плане интимной жизни. Я представляю, каким путем это решается в Париже, но здесь не Париж. Ты должен помнить об этом. Если сегодня ты что-то делаешь, то завтра об этом знают все жители Понтабери. Это к слову. Не обижайся, дорогой Франсуа, но я должна тебя предупредить. Добрая репутация нашего семейства – это незыблемо.

– Дорогая тетушка, – рассмеявшись, произнес Франсуа, – можно, мы не будем обсуждать с тобой такие тонкости моей жизни, как сексуальное удовлетворение? Поверь, я никогда не преступал рамки того, что дозволено в нашем обществе. Ты ведь знаешь, то, что одобрено обществом, и есть норма.

– К сожалению, знаю, – ответила мадам Женевьева. – Но, как на мой вкус, иногда одобряется слишком многое. А разговор этот я завела еще и к тому, что хочу познакомить тебя с одной очень милой девушкой. Она действительно милая и может сделать тебя счастливым, обеспечить тебе крепкий тыл, родить и вырастить достойных детей. К тому же она очень богата.