Надежда Красилова - Мертвые хозяева. Что есть обнажившаяся душа!?

Она так много рассказывала про себя ему Вконтакте, присылала фото и в ответ тоже получала красочные фото, но он всегда писал не очень открыто и откровенно. Они, можно сказать, стали друзьями по переписке, но никого намека на романтику она не дождалась. Потом в его фото стала появляться миловидная блондинка, как будто добренькая и совсем не стерва, и не кукла крашеная. Он сказал, что подружился с Дашей, что она очень начитанный, вдумчивый человек и что она работает тут временно администратором гостиницы.

Соня злилась на него и переживала еще больше, ночами плакала в подушку. Он приехал только летом следующего года со своей женой Дашей, и они стали жить в доме Ярослава, за которым присматривала за плату тетя Кольки. Их дружба переросла в любовь, и почему его потянуло к этой Даше, Соня не понимала. Он что-то пережил плохое и так не открылся Соне, хотя у них было общее: он рос без матери, она – без родного отца, у него умерла бабушка, а она так и не знала свою.

У Даши была полная семья и достаточно любящая, но у нее умерла любимая бабушка, и это ее сроднило с Ярославом, который потянулся к ней. Они много гуляли вместе, ходили на морской пляж и купались как беззаботные дети. Через время они поняли, что дружбы им мало. Даша первая поцеловала его и призналась в своих чувствах. Он хотел, чтобы его любили, всегда хотел. И представлял, что она дарит ему свою любовь, да, он может ее принять, наверно, он уже готов. Но отдать без остатка свою любовь к ней, выплеснуть наружу чувства – да, к этому он был не готов. Он боялся, что скупое проявление чувств будет принято ею как равнодушие. Может, она сумеет подождать, когда он будет готов раскрыть перед ней дверь своего сердца.

Она подождала, и Ярослав через месяц сделал ей предложение, он понял, что нужен ей таким, какой он есть. Даша нужна была ему, как сейчас неустанно и банально поют, как кислород, чтобы дышать ей. Конечно, если влюбленные не будут дышать друг другом, так можно и умереть.

Свадьбу они сыграли на морском диком берегу, было мало людей, только самые важные. С утра до вечера они угощали гостей едой на костре, живой музыкой под гитару. Все танцевали, купались и пели вживую. Потом на маленьком теплоходе они неспешно рассекали морскую соленую воду, пока гостей не высадили на берег и не оставили молодоженов наедине для самого важного момента в их жизни, который они должны были ощутить как небывалое счастье.

Морозная снежная зима не остановит похороны, и люди будут долбить и ковырять промерзлую землю, пока не выроют прямоугольную глубокую яму.

Почти все кладбище утонуло в чистом мягком снегу, но памятники и кресты несут свое скорбное знамя и полностью не погружаются в снег.

Ветви деревьев слегка согнулись от снежного, почти ледяного слоя и искрились на солнце серебряными крупинками.

В церкви маленькому мальчику, вернее, четырехлетнему Ярославу, было тепло, но там так странно пахло, и люди в золотистых и черных, и белых длинных платьях, и в белых уборах на голове были такими неземными, и росписи на стенах, и кресты с распятым человеком, и горящие тонкие свечки, и лики в рамках немного пугали. И эти голоса, одновременно монотонные и в то же время звонкие, и открытый гроб с лежащим спящим человеком, таким знакомым, кажется, мальчик видел его пару раз у себя дома, – все сводило немного с ума.

Рядом люди стояли, как на подбор, все в черном, кто-то плакал, кто-то просто стоял с горечью на лице. Мальчик устал, бабушка держала его за руку. Когда все стали выходить на улицу, отец мальчика радостно потирал ладони и старался выйти быстрее всех.

На морозном воздухе от ртов людей выходил теплый дымок, все ежились и топтали ногами, чтобы согреться.

По очищенным дорожкам процессия дошла до места захоронения, а вернее, всего лишь к небольшой площадке с вырытой ямой. Мальчик почти не смотрел, как гроб опускали и как закапывали промерзлой землей со снегом и попадающейся сухой травой, и ставили деревянный крест. Мальчика поразило, как много его отец пил и все говорил и говорил, громко, нахраписто. Отпускал какие-то шутки и снова заливал горло водкой.

– Пьем за тебя, мой двоюродный брат, уже схоронили твою мать, теперь вон тебя! – выкрикивал отец, покрасневший до предела.

– Хватит, Миша! Ребенок у тебя уже замерз! Все уже почти разошлись, – бабушка показала на Ярослава, который окоченел даже в шубке и в валенках и почти не двигался.

– Маман! Ты такая зануда! Ты кого вырастить хочешь? Да он у меня на всех поминках будет присутствовать, родственников у нас много, пусть мрут. А мы выпьем за них как следует! Давай, дай рюмочку сынишке, сразу согреется! – гаркнул Миша, замахав руками.

– Думай, что говоришь! Уходим. Пока машины не разъехались, – бабушка взяла ребенка за руку, перекрестилась у могилы и, развернувшись спиной к сыну, стала удаляться с внуком.

– Баб я слушать больше не собираюсь, раз моя женушка, проститутка, меня бросила и, кстати, своего ребенка тоже, то я объявляю войну вам, блудницам вавилонским! Эй, ну ладно, подожди меня! Блудница моя старая, куда учесала! Моего отца похоронила уже как семь лет назад и наверняка успела переспать со многими! Да? – он попытался следовать за ними, но все время падал на снег, но все-таки шатающейся походкой в расстегнутом полушубке и уже без шапки он добрел до машины, перемазанный снегом.

Валя

Мы едем на стареньком автобусе до самой конечной остановки. Я смотрю по сторонам: мелькают деревья, домишки, вдалеке широкие поля раскинулись. Прошел месяц, как мы ушли из дома, а мы с Гришей так и не нашли свое пристанище. Меня иногда подташнивает, но особых неудобств я не чувствую. Я вспоминаю, как непросто нам было. Мы часто ночевали в лесах, пока у Гриши не спали синяки на лице, нас люди старались обходить стороной. Мы не углублялись слишком далеко от проселочных дорог, и в березовых рощах и в хвойном лесу мы не блудились. Гриша сооружал на день подобие палатки из крепких веток и еловых лап, чтобы я отдыхала. Ночью мы спали в тканевой небольшой палатке, которую Гриша взял из дома. Я готовила на костре супы из консерв, грибов, рыбы, которую брат часами пытался выудить из реки, тушила овощи с грибами, варила чай из трав, которые нам попадались. Иногда лес я считала домом: в нем мы спали, ели, и никто нам не мешал, никто не смотрел на нас косо или с любопытством. Так стыдно было смотреть людям в глаза. Денег у нас было мало, трудно было найти работу. Один раз нас приютила одна старушка. Мы целый день помогали ей по хозяйству, она накормила нас козьим молоком, свежими яйцами и ароматным хлебом. Она не смогла оставить нас ночевать в доме из-за строгого мужа, но хотя бы мы побыли ночью под крышей сарая над головой. Спали на сене как младенцы. Грише очень понравилось общество кур и коз, прежде чем спать, он перегладил всех коз, которые разбегались от него в разные стороны, истошно блея. Утром нас снова накормила добрая старушка, отдала постиранные наши вещи, и мы отравились в путь. Я так устала стирать и мыться в реке хозяйственным мылом.