Джерри Джерико - Сказка о муравье

– Ты что, останешься здесь?

– На эту ночь.

– Но почему?

Ланцо устало потёр шею и пробормотал:

– Ты был у меня?

– Я только что оттуда. Никто не знал, куда ты пропал, сеньора Чиела искала тебя.

– Что происходило в доме?

– Начался глубокий траур, – принялся рассказывать Фиаче. – Когда я приехал, там было полно народу – все пришли проститься с главой гильдии и выразить родным соболезнования. В доме было тихо – я слышал только как священник зачитывал молитвы. Было темно и душно, пахло варёным мясом и лекарствами. Мастер Эврио был уже омыт и облачён в саван. Его положили на стол, к груди привязали огромный Божий камень – это от некромантии. Родственники по очереди подходили к столу и мокрыми от слёз ладонями касались тела – омывали слезами. Кузены твои стояли у ног старика и держали его стопы – прикладывались к корням предка. Где-то наверху младенец заплакал, но к нему никто не шёл – ведь то хороший знак на прощании. Твоя мать проводила меня и попросила передать тебе, чтобы ты вернулся до ночи домой – успеть проститься. Ночью будут бдения, а завтра на рассвете похороны.

Ланцо кивнул.

– Как она?

– Сеньора Чиела? Скорбна, но сдержана. При мне держалась она весьма спокойно, но я думаю, она просто чертовски устала.

Ланцо вновь закивал.

– Так почему же ты не явишься на прощание? – допытывался Фиаче.

– Но я уже простился.

– Я думал, ты, как религиозный человек, чтишь все обряды.

– Обряды ничего не значат, – покачал головой Ланцо. – Это лишь утешение для тех, кто в нём нуждается. Однако для меня нет ничего больнее и бессмысленнее, чем утешение во время столь жгучей печали. Завтра я отведу маму на похороны, и буду рядом с ней, чтобы её утешить. Я буду нужен ей завтра, не сегодня.

Фиаче лишь сейчас приметил, что Ланцо был бледнее обычного, и из внимательных глаз его периодически, как бы между прочим, выкатывались слёзы.

– Как скажешь. Знай, что ты всегда можешь остановиться и у меня.

– Спасибо, Фиаче, но не думаю, что твой отец будет в восторге, – покачал головой Ланцо. – Он ненавидит меня.

– К чёрту его! Запрём его в сарае. Хоть проспится там.

Ланцо слабо усмехнулся и вновь покачал головой.

– Правильно, не связывайся с каперами, добра от них не жди, – вставил Пиго. Фиаче тут же метнул на него настороженный взгляд. – Пират он и есть пират – при деньгах ли, с пустыми ли карманами. Место ему – на рее…

– Полегче, Пиго, – прикрикнул на него дон Моген, – оставь своё недовольство при себе. Прошу прощения, молодой гант, – обратился он к Фиаче, – слова моего лакея могли задеть вас.

– Вообще-то он прав, – пожал плечами Фиаче. – Мой отец – пират. И надо сказать, я не шибко бы расстроился, если бы он умер. Правда, скорее всего это произойдёт не на рее, а в винном погребе.

– Сеньор Фуринотти плохо себя чувствует?

– Он не чувствовал себя хорошо с тех пор как получил ранение и осел в усадьбе, где беспрестанно пил, отказываясь лечиться, ходил под себя и избивал слуг. Моя мать вскоре сбежала из дома, и он окончательно свихнулся. Порой кричит, что его окружают сплошные черти, а сам он живёт в аду. И я иногда начинаю подумывать, что он недалёк от истины.

– Он абсолютно прав.

Все обернулись к Ланцо.

– Наш златовласый ангел полагает, что нас-де обманули, – саркастично пояснил Пиго, – и не живём мы уж давно, но отбываем наказание в самом что ни на есть аду.

– И это так, – подтвердил Ланцо.

– Что навело тебя на эту мысль? – полюбопытствовал дон Моген, принимая у Пиго набитую табаком трубку. Он с прищуром глядел на своего ученика, без малейшей усмешки и пренебрежения внимая ему.

– Я никогда не лгу вам, – Ланцо оглядел присутствующих, – не могу и скрывать от вас что-либо. И сегодня мне как никогда сильно хочется признаться вам в том, в чём долгое время я не хотел признаваться и самому себе, – Ланцо перевёл взгляд на свечу, – поскольку принимал явь за свои фантазии, грёзы или же самообман. Но теперь я совершенно уверен, что глаза меня не обманывают, и я не нахожусь во власти наваждения либо дурмана, потому как мне пришлось напрямую соприкоснуться с самой что ни на есть адской сущностью, – он вздрогнул и выдохнул: – Я вижу их.

– Кого? – тут же вырвалось у Фиаче.

– Служителей ада. Я вижу ненависть, вижу смерть.

– Служителей… ада? – вздёрнул брови побледневший Пиго. – Смерть?

Ланцо продолжал:

– Я вижу, как они шагают среди нас. Как собирают нас горстями, равнодушно используют и губят. Я вижу, как слипаются люди в ком, как сливаются в единого чудовищного и безжалостного великана. Я вижу великана-осуждение, я вижу великана-гордыню, великана-ярость и великана-насилие. Громадными руками хватают они своих беззащитных жертв и ломают их жизни. После этого разваливаются они, и люди, высыпавшиеся из них, словно горох из мешка, спокойно разбредаются по домам. Но вскоре слипаются они в нового великана, ужасней и безжалостней прежнего, и снова уничтожают случайную жертву.

Воцарилась тишина. Все молчали, глядя на Ланцо, и в зыбком озарении свечей каждый видел его со своего угла в совершенно различном свете. Пиго, сидящий слева от Ланцо ближе к дону, с делано равнодушным видом обсасывал косточку, но при том настороженно и с некоторой опаской поглядывал на багровый, словно киноварь, лик Ланцо. Фиаче, примостившийся справа от Ланцо, с благоговейным вниманием наблюдал, как мягкий свет золотил его кожу, и оттого она сливалась с его блестящими светлыми волосами и, казалось, сам он весь светится каким-то магическим сиянием. Дон Моген курил, сидя напротив Ланцо – свечи стояли между ними и ясно освещали тревожное лицо оруженосца, чумазое, блестящее от пота, румяное от переживаний и вина.

Ланцо продолжал:

– Застыло время на наших старых улицах. Замерли дома на подпорках, затаились подгнившие заборы. Они вросли в разбитые дороги, по которым идут люди – и эти люди всё те же. Проходит поколение, но они всё те же, ибо не умирают. Здесь нельзя умереть – в этой каше всё варится беспрерывно, и любой выскобленный из жизни человек немедленно липнет в общий ком выжатого сырца, который плавает в самой гуще этого котла. Ползут кошмарные титаны по земле нашей, топча дома наши, поля наши, выскабливая жизни наши из наших несчастных тел. Ползут они, хватают тех, кто под руку попадётся. Бессмысленно, наугад. Нет никакого смысла хватать и уничтожать – но титаны не мыслят, ибо они есть – куча. Муравейник. Ком. Человеческий ком, небо над коим то красно, то серо. Где пройдёт титан – набегают муравьи, разрастается новый муравейник. Я вижу подхваченных ложью людей – она пожирает их, после чего и они пожирают других вместе с нею. Я вижу дурную пищу, дурную воду, холодные стены и печальную пыль – она покрывает лица, исполненные тоски и страданий. И днём светит солнце, и жизнь наполняется светом, но не светом надежды, а светом гигантского жерла печи.