Джерри Джерико - Сказка о муравье

– Убивают! – орал пострадавший, барахтаясь в грязи и навозе, любезно оставленном ему конём. Стремянной ганта стоял неподалёку и покатывался со смеху, постукивая по колену лопаткой, предназначенной для сбора навоза хозяйской лошади.

Хмурый бакалейщик, куривший на мешке соли, схватил ушат и неспешно направился к фонтану, пока измазанный в грязи пропойца полз в сторону его лавки. Зачерпнув ледяной воды, он возвратился на порог бакалеи и окатил ползущего из ушата, отчего тот снова гневно взревел. Нащупав где-то под собой отколовшийся от мостовой камень, мокрый горожанин резво поднялся на четвереньки и запустил булыжником в лавочника. Камень описал над лавочником дугу и угодил в оконное стекло. Раздался звон, на пол посыпались осколки. Вскоре грянул очередной вопль побитого пьяницы, которого молчаливый бакалейщик, не вынимая трубку изо рта, принялся колотить метлой.

Их быстро разняли солдаты, наподдавшие обоим по шеям. Зеваки начали расходиться. Кошелёк леди, с презрительной гримасой наблюдавшей эту сцену, быстро и незаметно перекочевал с её пояса в руки карманников.

– Итак, все на месте, – изрекла женщина в пледе, – и леди, и забулдыги, и торгаши, и ворьё. Солдаты и прислуга, ганты и джинеты, дети, собаки, кони. Весь город как на ладони. Хотя постой-ка, кого-то не хватает. Где же священники и бандиты?

Она завертела головой, весело оглядываясь по сторонам.

– Где же эти вездесущие поборники сомнительной морали? Не кажут лица народу. Хотя нет, вон же бурмистр, голубчик, высунул в окно ратуши свой длинный бледный нос. Один есть! Где же остальные?

– А что тебе до них? – услышала она откуда-то сверху. Задрав голову, зрительница в пледе увидела неподалёку от себя высокого молодого человека в тёмном одеянии. Он стоял на краю чаши фонтана, скрестив руки на груди, и с высокомерной усмешкой глядел на закутанную в тряпьё горожанку. Простым казался и его наряд, однако простота эта была скорее напускной. Приглядевшись, можно было заметить, что элегантный дублет с крутым стоячим воротником – приталенный, короткий, едва прикрывающий бёдра, – был пошит из дорогих тканей и с большим искусством, однако при этом по какой-то причине начисто был лишён вычурных пуговиц и вышивки, полагающихся подобному наряду по тогдашней моде. Пуговиц вообще было не видать, вместо них по груди пробегалась еле заметная дорожка каких-то невзрачных крючков. Пустота и вместе с тем идеальная опрятность его наряда придавала его облику строгости и в то же время намекала на некоторые черты бунтаря, заметные также и по нарочито вздёрнутому подбородку, орлиному взору, буйным чёрным кудрям да безупречной осанке. Кинжал на его поясе был отнюдь не из тех, что продают на улице – фамильная ценность, не иначе. Обычно такие дарили юношам на пятнадцатилетие в богатых гантских семьях. И вопреки своему положению, а оно, несомненно, было высоким, о чём можно было судить не только по дороговизне и уникальности наряда, но и по общей его фигуре, нисколько не имеющей отметин тяжкого людского труда, цвета его одежд были темны и невзрачны и задавали облику общий траурный тон, отчего имел он вид мрачный и походил не на богача, а скорее на какого-то фанатика.

– Так что тебе до них, полоумная? – повторил он, медленно приблизившись к ней.

– А вот и ещё один, – усмехнулась женщина. – Бездельник и горлопан каких свет не видывал. Богат, беспечен, силён, спесив – сам бог велел податься в бандиты. Оно и понятно. Где ж ещё удали разгуляться как не посреди тесных улиц Черры. Шляйся целыми днями, пей вино да развлекайся с девками, а денежки сами тебя найдут. Знай только ремесло своё – грамотно резать глотки да животы. Ведь жить без ремесла на одни накопления дело пропащее, сейчас только самый последний болван не вкладывается в ремесло, любой богач чем-либо да промышляет. Вот, например, бандитизмом.

– Не мели ерунды, старая брюзга! – фыркнул юноша, отвернувши в сторону ухмыляющееся лицо. Ухмылка его, впрочем, была обманчива, поскольку не сходила с его уст никогда благодаря грубо заштопанной верхней губе. И шрам этот несколько портил его бровастое смуглое лицо, имеющее довольно выразительные черты.

Молодой человек встретился взглядом с солнцем, и его зелёные глаза заблестели, точно струи фонтана.

– Старая? – хохотнула его собеседница. – Еще и сорока мне нет, а уж в старухи записали. Хотя что с вас взять-то, желторотых. Всё думаете, что молодость вечна. Да вот ведь незадача – жизнь скоротечна! Оглянуться не успеешь, как превратишься в иссохшего грязнозубого капера, как твой отец.

– Придержи язык, дурная баба! – прикрикнул на неё юноша. – Я терплю тебя на рынке только потому, что ты блажная головой, а гнать малоумных божьих тварей грешно.

– Святая добродетель, – проговорила та, качая головой и глядя на него с весёлой усмешкой. – Спасибо, отец родной, за терпение и доброту твою. Храни тебя господь, радетель порядка на Знаменном рынке. Воруют тут у вас, правда, посреди бела дня.

– Ремесло не хуже остальных, – хмыкнул юноша.

– Неужто в нём ты и преуспел?

– Отнюдь. Готовлюсь в сержанты, – гордо бросил он. – Воровство не мой конёк.

– Славный сержант из тебя выйдет, а потом, конечно, могучий и благородный рыцарь, возможно даже сам рыцарь Струн, а там и во власть податься можно. Страной править, людьми ворочать как вздумается, спать на золоте, закусывать золотом, добытым с грабительских налогов да грабительских набегов ручных пиратов императора. Вот это работёнка. А воровство точно не твой конёк, Фиаче Фуринотти!

Женщина вынула откуда-то из недр одеяла гигантскую сырую морковь и принялась с хрустом грызть её, насмешливо поглядывая на Фиаче. Тот презрительно фыркнул и спрыгнул на ступени, придержав длинный кинжал в резных посеребренных ножнах.

Он неспешно сошёл вниз и к нему тут же подбежали двое, одетые в объёмные серые плащи до колен. Оба они запыхались, у одного был порван рукав кожаного дублета, у второго всклокочена шевелюра и слегка помята чьими-то кулаками физиономия.

– Порядок, – донеслось до завтракающей на краю фонтана особы. Фиаче тесно зашептался со своими знакомцами, поглядывая на сторожку привратника ратуши, откуда вся в слезах в сопровождении капитана стражи вышла леди в парчовой накидке. За нею робко семенила её свита, тяжело шагал джинет, виновато уставившись в землю. Похожий на рассерженного пеликана капитан, собрав гармонью множество своих подбородков и выпятив грудь, шёл рядом с леди и свирепо оглядывал рынок, словно желая напугать дерзкого вора своими ввалившимися глазами, которые полагал проницательными и грозными. Отправленные им солдаты прочёсывали весь рынок, протискиваясь между тесными рядами в растущей толчее. Они бестолково сновали из угла в угол и пожимали плечами, осматривая привычные глазу окрестности, полупустые таверны, телеги с лошадьми, заглянули даже в загон для свиней.