Мария Фомальгаут - Филиант

Мне не по себе, я не хочу придерживать арбалет, я хочу спустить его на графина, какого черта я вместо этого тащу поводок на себя, подхожу к клетке, смотрю на что-то непонятное, прыгающее по жердочкам, читаю дату…

– …ничего не замечаете?

– Один девять пять один…

– Что скажете?

– Ну… это же не год выпуска…

– Отчего же? Он и есть… мы достали это оттуда…

– Вы… были там… в тысяча девятьсот… через полвека после нас…

– Не был… там был кто-то, переживший эту битву… вспоминавший её, как будто это случилось вчера… знаете… он был чем-то похож на вас, тот старый конь, обронивший это, – графин постукивает по клетке, – вы, случайно, не ускакали с поля боя?

– Да как вы сме…

– …черный конь с белой звездочкой на лбу, не закрывший собой городские врата…

Все переворачивается внутри, я не хочу вспоминать, как бежал, как пала Аделаида, не убереженная мной, это было не со мной, это был не я, не я, не я…

– …ну, вот видите, а еще вините меня в гибели Аделаиды… думаю, сейчас вы будете в бешенстве, вам захочется спустить на меня арбалет, только так вы ничего не узнаете… совсем ничего…

Тьма.

Не знаю, как это называется иначе, да это и не называется иначе, – тьма.

Глубокая, наползающая откуда-то из ниоткуда и отовсюду одновременно, пожирающая саму себя – тьма.

Бежать, бежать в никуда, спотыкаться, падать в ожидании неминуемого, в ужасе смотреть, как тьма проскальзывает мимо, куда-то в глубину комнат…

Выжидать. Выжидать целую вечность, чтобы кинуться в дальние комнаты, где кабинет графина, крикнуть в пустоту:

– Ну и что вы наделали? Что вы наделали, я спрашиваю?

Он не отвечает, он сидит спиной ко мне в кресле, которое терпеть не может, он делает вид, что не слышит меня, но я-то знаю – только делает вид…

– А вы молодец, ничего не скажешь… продолжили, так сказать, добрую традицию… воспоминания… воспоминания, которые не забыть… думаете, как далеко в прошлое они тянутся? Век? Два? Тысячи лет?

Молчит, делает вид, что не слышит, ну-ну, делай, делай вид…

– Мне так кажется, еще больше… и как вы думаете, для кого весь этот путь через тысячелетия из века в век? Как вы думаете, кто шел по этому пути? Боюсь, ответ вам не понравится. То, что я видел…

Не договариваю, смотрю на него, на прокушенное горло, на домашний халат, залитый кровью, вот черт…

Он даже не смотрит в мою сторону, зачем ему смотреть в мою сторону, у него таких было, и есть, и будет миллионы…

Он.

Парящий в пустоте космоса.

– …нам нужна война – говорит он, наконец, – битва… которая запомнится на века…

– Нам кто-то угрожает?

– Нет, ничего подобного.

– Вы хотите захватить какие-то земли?

– Да нет же…

– Тогда… для чего же…

– Нет, это совершенно невозможно объяснить… каждый раз не знаю, как сказать… – он смотирт на меня, смеется, первый раз вижу, чтобы он смеялся, – понимаете… нужна война, которая останется в памяти людей… …вот скажите мне, какие события люди помнят лучше всего?

– Ну… э…

– Ну, вот скажите, вы что лучше запомните, как вы покупали хлеб у пекаря или вот эту битву?

Молчу. И так все понятно, и так все само собой разумеется.

– Ну и вот… знаете вот это ощущение… когда что-то было много лет назад, а как будто вчера? И спохватываетесь – а что, а неужели двадцать лет прошло?

Знаю, говорю я себе. Знаю. Аделаида.

Киваю:

– Летефон… летефон в клетке… вы тогда так и не поняли, для чего он нужен…

Он оторопело смотрит на меня:

– Вы… вы? Но… но как… немыслимо… невозможно…

– Я тоже так думал, что невозможно… и немыслимо… что я лучше навсегда останусь в прошлом, чем пойду в будущее через войны…

– Но вы пошли…

– …пошел.

– …что-то я не припомню ни одной глобальной войны… без меня…

– Верно, и не припомните… я не устраивал войны.

– Но тогда как…

– Знаете… я и сам не ожидал, что окажутся другие способы…

– И какие же?

Улыбаюсь:

– Аделаида… Аделаида…

– Город, который вы предали…

– …и воссоздал… город жил веками, умирал, возрождался через тысячи лет, как феникс из пепла… потому что люди помнили о нем, помнили через века и века…

– Помнили… о городе? Немыслимо…

– …и тем не менее. Помнили о городе. Хранили воспоминания, которые перерождались в легенды, легенды прятались в книгах, спали в них веками, пробуждались от спячки, пускали корни в людские умы, и люди, вдохновленные, снова возводили город… снова и снова… так я и шел сюда от Аделаиды к Аделаиде… уважаемый… графин… или вы тогда были графин, сейчас вы уже кто-то другой… особенно мне понравилось, как вы разыграли меня с тьмой, я же был уверен, что это она вас пожрала, кто же знал, что вы и есть тьма, которая спряталась под оболочкой человека, покинула мертвое тело, которое стало ей не нужно…

Тьма надвигается на меня – вот теперь уже сомнений не остается, что это тьма, в которой не осталось ни капли человеческого, черты лица расплываются, выпуская тьму из глубины веков…

…почему я бью его арбалетом, вот так, по старинке, откуда у меня вообще этот арбалет, ах да, оттуда, из прошлого, из воспоминаний о прошедшей битве, там, где пала Аделаида, где лежали мечи с простреленными головами и копья, истекающие кровью. Арбалет вонзается в то, что осталось от тела, рвет на клочки – что-то невидимое, неуловимое ускользает прочь, я не успеваю его поймать, знаю, – не поймаю, он ускользает куда-то в завтрашние дни, в грядущие тысячелетия…

Смотрю на город, раскинувшийся в пустоте космоса, еще не верю, что Аделаида спасена.

Спасена…

И так хочется остаться здесь, передохнуть, снова заплутать на улицах, которые заблудились сами в себе, потеряться в толпе домов, спешащих домой к вечернему чаю… и понимаю, что не останусь, что поспешу туда, в грядущие годы, в пучину веков, от вехи к вехе, от города к городу, искать своего врага, спасать Аделаиду…

Кутаюсь в пальто – наконец-то они снова вошли в моду – встаю на дыбы, закусываю уздечку, скачу во весь опор…

– …вы будете за ней следить.

– Мы…

– …будете за ней следить… куда ходит, с кем общается, какие кафе посещает, с кем сидит после работы…

– Но…

– …я вам заплачу, не беспокойтесь даже, вы таких деньжищ еще не видывали вообще…

– Однако…

– …посмотрите. Круг её общения. Ближайшие друзья. Враги. Кого она любит, кого ненавидит…

Не выдерживаю:

– Мы вообще-то… обсерватория.

Не добавляю, что обсерватория состоит из меня одного, какая разница в самом-то деле…

– Так я в курсе.

– Так мы…

– …так вы посмотрите за ней, да?