Расти Шеклфорд - Улица убитых

– Мы принесли салат и вино.

– Это просто замечательно. У меня как раз нет ни того, ни другого, – он открыл шире дверь. – Проходите, проходите.

В динамиках Фрэнк Синатра нараспев просился войти, но женщина, певшая с ним в паре, не пускала. Виктор поставил на стол вино и салат. На нем были серые мешковатые брюки и коричневый джемпер. Старики вечно мерзнут. Мужчина снял фетровую шляпу и повесил на стоящую у двери вешалку. Сьюзен замешкалась у входа, вцепившись в старомодный черный клатч. Будто старик мог его вырвать. Мальчик взял ее за руку и подвел к столу.

Посуда была новой и дорогой. На керамике не было ни одной царапины, какие обычно с пронзительным визгом оставляют ножи и вилки. Сьюзен видела этот набор в магазине "Все для дома" на прошлой неделе. В красивой бежевой коробке с пергаментной прокладкой нежно-голубого цвета. В магазине коробку с набором повязывают красивой атласной лентой, чтобы все вокруг знали, в ней находится нечто очень ценное и невероятно красивое.

За эту неделю она трижды представляла, как выходит из магазина "Все для дома" с бежевой коробкой в руке. На ней солнцезащитные очки и широкополая шляпа. Продавцы открывают перед ней дверь, а она легко кивает им в ответ. Муж подхватывает покупку и легко ставит на заднее сидение автомобиля. Пусть даже того самого Паккарда. Так даже смешнее. Но он непременно должен быть вычищен от грязи и ржавчины, а во время хода не издавать хлопков и едкого запаха машинного масла.

И зачем старику, живущему одному, дорогая посуда? Ответить на этот вопрос она не могла. А вот множество книг в открытых деревянных стеллажах вполне вписывалось в образ одинокого необщительного старика. Женщина прищурилась, настраивая падающее зрение. На полках соседствовали Джейн Остин и Луиза Мэй Олкотт, которых она знала хорошо, и Вальтер Скотт с Джеком Лондоном, о которых она где-то слышала, Мольер и Шекспир, которых она всегда хотела прочитать, и Шопенгауэр с Ницше, о которых она никогда и не слышала. Самая настоящая библиотека на дому. Издания были в отличном состоянии. Они были одного размера и выглядели, как самая настоящая букинистическая коллекция. Вот бы ей такую!

Стол освещала изящная стеклянная люстра. Она висела ровно над круглым обеденным столом. Кухня огорожена стеной (фальш-стеной, точно подметил Бен, кое-что смысливший в строительстве) и легкой деревянной дверью. В динамиках Фрэнк Синатра затянул "Пусть идет снег" и в комнате повеяло Рождеством. Как на открытках, где счастливая семья в одинаковых шерстяных свитерах обменивается подарками. Сьюзен, кажется, почувствовала запах запеченного гуся и на мгновенье вернулась в беззаботное детство. Надо же, как одна песня может вызвать в тебе столь сильные чувства, подумала она. Начинаешь ощущать запахи. Да к тому же так явно, что сводит желудок.

Из окна напротив, над верхушками хвойных деревьев, был виден холм. Солнце клонилось к закату. Мужчина сидел напротив и курил, не спросив разрешения хозяина дома. Просто по привычке. Достал крепкую сигарету из мягкой пачки и зажег. Мальчик сел спиной к кухне. Как обычно, когда обедал у Виктора. Он уперся руками в колени. На лице читалась некоторая нервозность, но прочесть ее было некому. Взрослые были слишком увлечены своей игрой. В ревность и безразличие.

Виктор показался из кухни с большим подносом, на котором красовался запеченный гусь. Точь-в-точь такой, какой Сьюзен представляла на рождественских открытках. Крупный, с поджаристой корочкой. Ему было самое место посредине стола. Когда Виктор пошел за следующими блюдами (это был овощной салат и картофельное пюре) мужчина посмотрел на жену и подмигнул. Та (на этот раз) искренне улыбнулась в ответ. Возможно, прийти сюда было не такой уж и плохой идеей.

Она поправила подол легкого голубого платья и сдернула со стола салфетку. Мужчина откупорил вино штопором, который нашел на столе, рядом с хлебницей. Налил три бокала до половины, как по пути на ужин его учила Сьюзен, и один глоток для Летуна. Это был экспромт, который женщина не оценила, но вида не подала.

– О! – воскликнул Виктор, увидев, что и его маленькому помощнику досталось немного. – Все правильно. Так и должно быть. Я помню, как мои родители тоже давали мне немного вина по праздникам. Современные мамы и папы будто свихнулись. Оберегают детей от всего. От солнца, от грязи, от еды. От всего того, что веками было в порядке вещей.

– Да, но вы же не станете спорить с тем, что сегодняшняя медицина шагнула дальше, чем сто или двести лет назад. Разумно предположить, что то, что было в порядке вещей тогда, сегодня неприемлемо.

Мальчик никогда не слышал, чтобы его мать выражалась таким образом. Она говорила будто по писанному и таким тоном, что в пору подавать не гуся на большом подносе, а французские сыры, которые, как он слышал, сплошь покрыты плесенью, изъедены сырными червями и пахнут грязными носками.

– Чистая правда, – ответил Виктор. – По-моему, чрезмерная опека вредит детям. Они ведь должны постигать окружающий мир на собственных ошибках. Как вы и ваш муж, как дети моего поколения. Рано или поздно призрачные знания о том, что нельзя трогать горячий чайник, не подкрепленные собственным опытом, окажутся слабее обстоятельств. И тогда жди беды, – он положил салфетку на колени. – Но ваш парнишка не такой. Этот парень пробует жизнь на зуб, в прямом смысле этого слова.

– Что ж, будем надеяться, что жизнь окажется ему по зубам и он их не обломает.

Виктор был единственным, кто не заметил колкости. Они подняли бокалы – все, в том числе Летун – с переливным звоном коснулись бокалами. Очень осторожно, боясь разбить хрупкую посуду. Старик так нервно улыбается, подумал мужчина, посмотрев на старика, должно быть и сам боится разбить. Стаканы дорогущие. Мальчишка сделал короткий глоток. Вино слегка опалило слизистую и согрело горло. Он бы выпил больше, все разом, но знал, что больше вина он не получит, придется растянуть удовольствие.

Это не первый раз, когда он пробовал алкоголь. Когда-то давно отец давал ему попробовать мутную белую жидкость из банки. Противную, кислую на вкус с запахом сгнившей древесной стружки. Тот глоток он мог сравнить с глотком керосина или машинного масла. Тогда он подумал, что отец над ним пошутил и действительно предложил выпить что-то такое. Так мальчишки предлагают выпить мочу или съесть собачье дерьмо. Летун и сам предлагал это другим ребятам. Но потом он понял, что взрослые мужчины действительно пьют это . Пьют по чуть-чуть, жмурясь и рыча. Потом странно разговаривают и засыпают в странным местах.

Отец Летуна не был из тех, кто часто прикладывался к бутылке. Потому что попросту не мог позволить себе такую роскошь, как тратить вечер сначала на опьянение, а потом утро и день на похмелье. За такую точку зрения он пользовался уважением среди лесорубов. Обычно пропустить рюмку-другую он отправлялся в город. Это происходило не чаще, чем раз в месяц. Мальчишка вспомнил лишь два случая, когда отец пил дома. В первый раз, когда кто-то умер. Летун не понял кто именно, он был слишком маленьким. Помнил только, как мать обняла его за плечи дрожащими руками и сказала, чтобы тот не подходил сегодня к папе, потому что кто-то умер.