Наталия Древес - Книга десяти заповедей

– Лизонька! Добро пожаловать в мир мертвых!

Скованная ужасом Лиза замирает, не имея возможности пошевелиться. Бабушка медленно поднимается и садится в гробу. Она шевелит губами и что-то говорит, но девушка ничего не слышит, так как не может оторвать глаз от её открытого рта, из которого высыпаются большие чёрные муравьи и начинают ползать по белому покрывалу. Бабушка протягивает к ней свои зелено-фиолетовые, разбухшие от необратимого разложения руки. Лиза пятится от гроба. Старуха становится неприятной, совсем не похожей на прежнюю любимую бабулю, она истерично хихикает и собирает насекомых, чтобы запихнуть их обратно в рот. Жуткие процессы гниения раздувают тело, платье трещит, кожа вот-вот лопнет, а все тошнотворное содержимое трупа разбрызгается по комнате. Но взорвалась не бабушка, а сама Лиза, внутри которой ужас достиг апогея и выбил пробку молчания. Изо рта девушки вылетел сначала тонкий писк, затем накатила первая волна крика, затем вторая. Лиза стала захлёбываться в своих рыданиях. От ее воплей комната стала дергаться, терять очертания, удаляться, постепенно растворяясь…

Лиза наконец-то проснулась! Вся мокрая от пота она резко села, расстегнула молнию своего спального мешка, тяжело дыша, дрожащими руками дотронулась до книги «Десять заповедей», схватила её в руки и крепко прижала к груди. Книга дала ей успокоение, дыхание стало ровным, веки устало сомкнулись, и девушка погрузилась в сон – глубокий и крепкий, до самого утра.

Проснувшись позже всех, Лиза получила из рук Карима хлеб с сыром и вяло сжевала его, не чувствуя вкуса.

Весь день, не считая коротких остановок, путники шли по пустыне. Лиза, замыкающая группу, все время прислушивалась к своему телу, ощущая происходящие изменения в нём: непонятная одеревенелость исчезала, появилось странное брожение сначала в животе, а потом во всем организме, казалось, что внутри скопилось большое количество жидкости, которая тяжело плюхалась на каждом шагу: «Плюх! Плюх!», а все органы будто оторвались и пустились в свободное плавание. Лиза перестала чувствовать биение сердца. И без того напуганную Лизу преследовали мысли о смерти:

– А если я умерла?!

Но через какое-то время стук сердца возобновлялся, чувствовалась усталость в ногах, появлялось чувство голода. Лиза облегченно вздыхала и радовалась тому, что предыдущие ощущения были лишь иллюзией. Проходило какое-то время, и девушка снова теряла способность чувствовать что-либо, ей не хотелось ни есть, не пить, она не могла спать, а просто лежала и смотрела на небо. С её организмом что-то происходило, но Лиза не понимала, что именно. В это время она не могла даже плакать, хотя изо всех сил пыталась выдавить из себя хоть одну слезинку. Девушка расстёгивала спальный мешок, вылезала из него, босая ступала на холодную землю, то есть она думала, что земля должна быть холодной, как и ветер, рвавший подол рубашки и трепавший волосы, но ни холода, ни чего-либо другого Лиза не чувствовала. Абсолютно ничего!

Наступило утро. Лиза подошла к Владимиру, чтобы расспросить его о своих ощущениях. Но, посмотрев на его гордый вздёрнутый подбородок, суровое выражение лица, стушевалась и опустила голову. Русский, скользнув пустыми глазницами по ее жалостливому, вопросительному лицу, отвернулся, затем радостным голосом позвал Карима и поспешил помочь ему складывать рюкзаки.

Через два часа они достигли небольшого поселения. Владимир отправился на местный рынок. Там он сам указал Лизе на длинное платье и предложил примерить его. Девушка надела белоснежный сарафан, распустила волосы и… примирилась со своей судьбой.

***

Спустя несколько дней Владимир и его спутники достигли города Хеврона. Этот когда-то прекрасный город, а ныне опасный для жизни, является святым для авраамических религий. В пещере Праотцов находятся останки Авраама, Исаака и Иакова. Это сакральное для верующих место разделено стенами на две части: израильскую и палестинскую. В местах соединения двух враждебных друг другу территорий с наблюдательных вышек и бетонных заграждений за людьми наблюдают сотни видеокамер, за каждым подозрительным арабом следит суровый снайпер. Эти забаррикадированные кварталы получили название «улицы страха», потому что передвигаться по ним приходится буквально под дулом автомата, а за любое сумасбродство можно получить пулю в лоб.

Предприимчивые арабы водят сюда экскурсии и показывают места, где была застрелена учительница или группа подростков, которые всего лишь хотели запустить фейерверки. Строго-настрого они предупреждают любопытных туристов, чтобы те не провоцировали военных, не делали резких движений и не пытались бегать или подходить к стене.

Несколько лет назад один богатый еврей-американец Давид Левитт, выкупив землю со старыми постройками к северо-востоку от знаменитой пещеры, решил построить там синагогу и больницу и, естественно, отгородился стенами. Этот небольшой квартал назвали Гольдштайн 2 2 Вымышленный населённый пункт , по имени еврея, расстрелявшего в пещере Махпела молившихся арабов. Это было оскорблением палестинцев и послужило началом кратковременной, в течение недели, войны, после чего правительство приказало переименовать квартал. К имени Гольдштайн добавили имя благотворителя Давида и официально он стал называться Давид-Гольдштайн, а в разговорной речи иудеи употребляли только второе слово, чтобы лишний раз показать, как они гордятся террористом.

– Иудеи гордятся своими террористами, палестинцы – своими! Люди гордятся убийцами, злодеями, разве это нормально? – задался вопросом один христианский журналист и тут же лишился работы.

Чтобы соединиться со своими сородичами в квартале Кирьят-Арба, еврейское население, получая крупные пожертвования из Америки, стало выкупать новые земли и недвижимость. Последней покупкой стал старый магазин. Потому что возмущённые арабы просто легли вокруг него и не давали приблизиться к нему новым владельцам. И только тогда правительство, вздохнув, пожурило евреев, запретило им приобретать в Хевроне дома, а также прокладывать дорогу через арабские улицы. Так евреи, недолго думая, натянули канатную. Утром и вечером два вагончика – один с туристами, другой с местными жителями, ездили туда и обратно. Они были оснащены пуленепробиваемыми окнами, но в первом строго-настрого запрещалось их открывать, а в другом евреи охотно открывали окошки, бросая из окон разный мусор. Арабы их ждали. Рано утром, как на работу, они забирались на крыши домов и обстреливали проплывающие мимо них вагончики.

Примерно на половине пути кабинка проезжала между двумя длинными высокими домами с плоскими крышами так близко, что рукой можно было дотянуться до окна. Но этого никто не делал. В этом месте иудеи, находившиеся в транспорте, уже не открывали окна, но оскорбительно показывали средний палец, получая за это от мусульман удар битой по стеклу. Так и катились вагончики, покачиваясь от пинков, которыми награждали его молодые арабы.