Александр Титов - Души

Приходилось раз за разом гнать трусливые мысли прочь. Я слышал смрад, а значит и тело должно быть рядом. Нужно только лучше осмотреться. И я шёл дальше. Вновь и вновь. По серому бетонному полу отбивал шаги. Разве подвалы бывают такими огромными? Или я петляю по сотому кругу?

Наконец я вывернул в один из коридоров, где уже прошёл не один раз. Я так думал. И там заглянул в одну из коморок, куда уже заглядывал. Я так думал. Удивление моё вырвалось свистом.

Тело лежало на полу. Придавленное тяжёлым креслом. Гниющее, брошенное. Дышать стало сложно. Слишком грязный воздух. И в придачу слишком сырой. Как я мог столько раз промахнуться? Мимо этой вони невозможно пройти и не заметить.

– Это я?

Снова появилась дымка. Она светилась в темноте, переливалась, постоянно двигалась. Там, наверху, при дневном свете, вся красота человеческой души терялась. Казалась серым туманом. Не более. Но в подземном мраке всё изменилось.

– Мне жаль. – ответил я искренне.

Я не мог её не жалеть. Знала бы она, что будет дальше. Ей теперь закрыт путь на небеса. Калинов Мост раскроет только двери ада. Её душа, эта прекрасная дымка, будет вечность страдать в жерле дьявольской печи. Хотел бы я знать, что загнало её в подвальный мрак и умереть. Хотел бы помочь ещё при жизни. Но теперь всё, что осталось – уничтожить плоть.

Убрал кресло. Высыпал соль. Полил бензином. Я старался не рассматривать тело. Слишком это мерзко. Любовь к разложению куда вернее многих медицинских симптомов говорила о близости безумия. О том, что крыша дала течь. И неизменно это струя сточит края, обрушит опоры. Моргнуть не успеешь, и внутренности твои станут протухшей массой. Жалость умрёт, сострадание иссохнет. Единственной ценностью станет потакание желаниям. Но желания эти станут лишь энтропией. Слепым, безрассудным стремлением к уничтожению.

Я поджёг коробок спичек и бросил к телу. Приведение, молча наблюдавшее за мной, начало таять.

– Спасибо. – услышал я прежде, чем дымка исчезла.

Яркое пламя ослепляло. Жар коснулся лица. Скоро дышать станет нечем. Лучше уйти раньше, чем это случится. Но бросив на огонь последний взгляд, я заметил и ещё кое-что. В комнате, позади тела лежала камера со штативом. Если там сохранилась запись, она может многое объяснить. Но хрупкие технологии портятся от огня. С каждой секундой шанс, что она работает, неумолимо таял. Я не мог рисковать.

Прыжок. Перескочил через тело. Слишком мало места. Языки пламени извивались рядом со мной, то и дело дотягиваясь и обжигая. Схватил камеру и перепрыгнуть обратно. Она ещё не успела нагреться. Шансы резко увеличились. А теперь на выход.

Я хорошо запомнил дорогу. Все эти повороты отпечатались картой в моей голове. Через две ступеньки выскочил из подвала. Глоток чистого воздуха. Как же мне этого не хватало. Гораздо больше, чем думал. Я там задыхался, хоть и не понимал этого.

Память камеры оказалась пуста. И карты памяти на месте не было. Её вытащили. Это очевидно. Но кто? Когда? Я мог бы плюнуть, передать находку как вещдок. Пусть следователи занимаются. И всё-таки любопытство взяло верх. Вспомнить азы иногда интересно. Взбодриться, потешить самолюбие. А тут такая зацепка. И та свежая тропа очень кстати. Стоило пройтись по ней.

Тропа протискивалась сквозь дыру в заборе. Дальше лесом. Поломанными ветками и одинокими следами на земле. Долго петляла, ходила кругами. Может и я иногда ошибался. Но нет. Скорее всего сама тропа порой забывала, куда направлялась.

Под сопровождение кукушкиных предсказаний и деревянной дроби дятла, встретил конец дождя. На душе сразу стало легче. Вечернее солнце, яркое, красное, спугнуло подкравшуюся осень. Галочка отменяется? Если только на несколько часов. А пока надо принимать солнечные ванны, замешав их погуще. Слышал как-то по радио полезно для здоровья. Или так или апельсины ящиками есть. Но со вторым совсем не мой вариант. Любые цитрусовые прорастают по моему телу архипелагом красных пятен. Как карта мира. Одного из тех, что начинают описывать и бросают на полпути с севера на юг. А солнце как раз наоборот. Поднимало настроение до состояния идиотской улыбки. Тепло летнего дня лучше микстур и таблеток лечило раны души. Может к умершей стоило отнестись с большим уважением. Проронить слезу, другую. Только это бесполезно. Ей не поможет, а у меня отнимет силы.

Не тащи в своё сердце лишнее. Ещё одно правило моей железной логики. И я не тащил. Трагедии случаются слишком часто и слишком близко. Обратишь внимание на каждую и жизнь станет мрачнее ночи. Запомнишь все и не останется места любимым именам.

Мысль за мыслью, и я не заметил, как через деревья проник гул трассы. Всё же вывела меня тропа. И как удачно. Когда показалась серое русло дороги, вместе с ним появилась и забегаловка. «Шашлык у Питровича». Название слегка задело. Как-будто про меня речь. Но тем не менее жёлтые буквы на красной черепице были неумолимы.

По ту сторону трассы расположилась стоянка для фур. Пустая. Клиенты медленно и уверенно проезжали мимо. Да и возле «Питровича» стояло всего пара машин. Причем одна из них рекламная пустышка.

Не представляю, как я должен быть голоден, чтобы позариться на местную кухню.

Помню, раз был случай. Поползли слухи, что у шоссе продают человеческое мясо под видом свиного шашлыка. Который в маринаде. Торговцев отловить не сложно. Но ведь они покупали у посредников посредников. Цепочка в полдюжины лишних рук. Но именно в тот раз слухи оказались правдой. Раскопали вплоть до одной банды. Они распродавали конкурентов по кусочкам через мясокомбинат. В новостях же объявили, что слухи не подтвердились. И люди забыли. Быстрее даже, чем поверили официальной версии. С тех пор я не доверяю ресторанам.

– Вика, можешь номер проверить?

Всё что угодно могло произойти, пока я буду в ресторане. Лучше действовать на опережение. Пока автомобиль спокойно стоит. Я продиктовал оператору номер.

– Хорошо, Иван Петрович. Я пришлю сообщение, как только выясню. Как там приведение? Сложно было?

– Нет. Просто грустно. Но я нашёл камеру. Может удастся что-нибудь выяснить по горячим следам.

– По горячим? Вы считаете, приведение появилось недавно?

– Уверен. Оно ещё даже очертания тела не приняло. Но дело не в этом. Что-то мне подсказывает, не просто это было самоубийство. К чему тогда там камера? До связи, Вик.

– До связи, Иван Петрович.

Внутри меня встретил большой обеденный зал. Два десятка столов. Не меньше. И все накрыты красными клеёнками в зелёную клетку. Такие только уничтожают аппетит. Не удивительно, что из всех столов лишь за одним сидел посетитель. Он увлечённо разговаривал с официанткой. Не мог даже прерваться, чтобы последний кусок мяса доесть.