Светлана Люция Бринкер - Исток бесчеловечности. Часть 2. Творец, создай себя

– Нарушишь слово – знаешь, что будет.

Наступила зима, зашла Уна сестёр проведать. Присела к огню, согрелась, но в окошко поглядывает, не темнеет ли. А родня ей: как мы тебя брали в дом, сиротку, не думали, что из тебя толк выйдет. Но теперь видим. Молодец. Заходи ещё. Без мелкоты, конечно.

Поднялась Уна с замёрзшим сердцем, вышла из чужого дома, побрела тихонечко к себе. Избушка стоит пустая. Рыбачка в тоске на кладбище, там над холмами злые огоньки вьются, с ветвей вороны глядят. Глядь, вдалеке отворилась земля, кто-то в холодную тёмную могилу спрятался. Кинулась Уна вслед чудовищу, а оно накрылось промёрзлым дёрном, будто одеялом. Вздрогнул могильный холм, как вздохнул, и стало тихо. Зарыдала рыбачка, стала землю царапать – не достать, не вернуть!

Вдруг слышит рядом голос прабабушки:

– Беда. То у чужих засидишься, то в сумерках придёшь. Сама обходись теперь, как знаешь.

Уна поднялась, носом шмыгнула, дочку выхватила.

– Спасибо, – говорит, – что зла не совершила и без наказания отпускаешь.

– Наказания, – отвечает старуха, – тебе не избежать.

И правда. Выросла дочка в чужих людях. Не научилось дитя сберегать впрок тепло материнское. Подросла, стала упрекать за своё детство одинокое. Потом сбежала в Лиод – и не навестит, весточки не пошлёт.

Приходит Уна на Белые Холмы, садится рядом с прабабушкой и молчит.

Знала, что будет.

– Думай, Арвидов сын! – подвела итог старуха, поднимаясь на ноги и протягивая Рену вырванную страницу с цеховым заданием. – Раз из Храма вернуться сумел, то и тут справишься.

Бретта задумчиво доедала яблоко.

– Ребекка, получается, при желании и сама может стать видимой. И тогда станет заметно, что?.. – глаза у наёмницы стали большими, как у кота, обнаружившего угрожающе подкрадывающуюся мышь.

– Оставьте Ребекку в покое, – подвела итог Розвитха. – А Ларсу передайте: говорить надо с женой. Она хоть и невидимая, но не глухая.

Зюсска, Штиллер и Бретта вышли к мосту, где их ожидал Страж. Огонь горел в его руке, не сжигая.

– Отпустите нас, дяденька-сторож, без всяких угадаек, – просила Зюсска с неотразимой улыбочкой. – Вам оно, имечко, и без того известно, а у нас свои есть!

Сторож ответил серьёзно и значительно.

– Когда я увидел вашу компанию, то сразу решил: никаких превращений в монстров, состязаний со ставками, погонь, доставки того, не знаю, чего. На сей раз всё будет гуманно, обыкновенное разгадывание имени.

Товарищи обменялись скептическими взглядами.

Смотритель указал им на другую сторону моста. Там тоже горел огонь и по воде разбегались тени. Четыре тени. Зюсска, Штиллер и Бретта вышли к мосту, где их ожидал Смотритель с пламенем в ладони.

– Если вам не удастся назвать меня по имени, тогда, – услышал Штиллер, прежде чем паника коснулась его горла ледяным мёртвым пальцем, – сможете посмотреть, что там. Под мостом.

– Догадаться вообще возможно? – спросила со злостью Бретта, взвешивая два лезвия на ладони. – Имён дикое множество. Хотелось бы хоть какую подсказку получить. Может, оно… ну, скажем, троллье. Или рыбачье?

– Я уже подсказал, – насмешливо прищурился сторож. – Если кто-то и способен угадать моё имя, то вы.

Трое смотрели через мост, на неверный, дрожащий свет. Оттуда, с другой стороны, наблюдали встревоженные глаза.

– Мне приходит в голову ерунда всякая, вроде «Хуберт», – пожаловалась вполголоса Бретта.

– Мне даже Хуберта не приходит, – угрюмо доложила Зюсска, почёсывая мистическим крючком макушку.

«Мы способны угадать… нет, сообразить, как его зовут, – думал Штиллер. – Отец бы сразу понял. Ну, или не сразу, но догадался бы обязательно».

Арвид Штиллер обожал головоломки и вечно был занят неоткрывающимися старомирскими сундуками, кладами, что спрятаны легендарными безумцами, и сборкой игрушек, состоящих из сотен мелких похожих друг на друга фрагментов. У мастера-ключника было множество добровольных помощников – гоблины, шушуны, гномы-ювелиры, разнообразные бродяги, при появлении которых следовало немедленно убежать к себе и не выглядывать, пока гость не уйдёт. Отец никогда не рассказывал о том, что ищет путь на Остров. И вдруг Арвида нашли полумёртвым в собственной спальне: лёгкие полны воды, в карманах – чёрные камешки, не встречающиеся ни в Приводье, ни в Сухоземе. Мать к тому времени умерла, гоблины попрятались, Рен сидел у постели отца и не знал, что делать.

Следующей ночью утопился сосед. Прыгнул с рыбачьего причала в воду, даже с семьёй не простился. Туда же, на дно, ушли знакомые, друзья-одногодки, цеховые приятели отца – один за другим. Рыбаки оставались по домам, детей не пускали на улицы. Жизнь в Михине замерла в страхе, источник которого всем был известен, но никто не осмеливался назвать его вслух.

Кошмар кончился, когда Храм Змеи призвал Арвида-ключника. Самоубийства прекратились. Но и потом, многие месяцы спустя, рыбаки, когда ставили сети, встречали утонувших той страшной порой. Шептались о косяках странных человекообразных рыб, идущих прочь от берега. Невеста одного из утопленников пыталась заговорить с женихом, разглядела его под водой на Рыбном Базаре. Когда парень встал и руки протянул, девчонка сбежала, завывая от ужаса.

То был чужой, ужасный, одержимый неведомой злобной волей мертвец, рассказывала потом она.

«Сначала я думал, отец пытается вернуть маму, как делают некроманты («короли червей» называли их в Михине), но на свой лад. А потом испугался, что у него… получится. И, бывало, я, балбес сопливый, огонь в подвале разводил, чтоб весь ужас – говорящих кукол, чучела жуков, булавки в чёрных пятнах, зеркала и прочих гоблинов – пожечь и следа не оставить».

Он вспомнил – только на мгновение, прежде чем шушуны в голове хором заорали: нет-нет, о таком не вспоминать! – как плакал, стоя на коленях, купая в воде обожжённые ладони, которыми тушил им же самим устроенный пожар. И голос отца, ласково уговаривающий сделать ещё шаг-другой в глубину…

– Я думаю, – сказал Штиллер, – теперь ты зовёшь себя Морская Змея. Хитростью или чародейством тебе удалось превозмочь силу морских монашек и завладеть их святынями. Храм затонул ото всей твоей грязи и безнадёжности. Зато тут, внизу, без помех можно раскрывать секреты здешних глубин и их обитателей. Убедить матушек-мастериц приносить чудесные вещи, приводить одряхлевших героев. Знаю, ты ушёл очень далеко, очень глубоко. Но огонь всё-таки загорается у тебя в ладонях. И нас всю дорогу хранила милость Морской Змеи. Это кажется мне хорошим знаком. Я рад ещё раз тебя увидеть, Арвид-ключник. Папа.

Эва открыла глаза, увидела и заорала.