Яна Демидович - Тёмное трио

– Я. Не лягу. Под. Стилягу! Понял, скотина?

Жорж не смутился. Улыбнулся пошире и проказливо подмигнул:

– Много теряешь, Ладочка.

Потом развернулся и, усмехаясь, пошёл прочь вихляющей походкой. Как по Броду. В спину ему неслись проклятья.

Напевая джазовый мотивчик, Жорж шёл по своим делам и купался во всеобщем внимании. Подмигивал скромницам, нагло улыбался парням. Чудом избегал драки.

А уж когда впереди показался магазин с широкой витриной…

Жорж встал у стекла и залюбовался на свою персону. На голове – укладка «воронье гнездо».

«Не всем же с «коками» ходить?»

На шее – галстук с обезьянкой.

«Хелло, мордатая!»

Узкие, в обтяг, брюки.

«Ни снять, ни надеть в одиночку. Всегда развлекуха!»

Туфли на «манке», с толстенной подошвой.

«Ух, сколько на них потратил!..»

Усики-«мерзавчики», точно у кота, и главная фишка – пенсне. То самое, что дальний предок свистнул у местного аристократа.

«Любимые…»

На зрение Жорж никогда не жаловался: было оно, как у орла. А пенсне для пущей важности носил – и красоты, конечно. Каждое утро любовно доставал его из чехольчика, брал новые цветные линзы (барыга знакомый снабжал), полировал тряпочкой и вставлял: то зелёные, то синие, то жёлтые, словно канарейка…

И всякий раз его стёклышки творили чудеса: настроение создавали. От этого рисовались лучшие картины; мир выглядел по-иному, и то, что видели глаза, – переносила на холст рука.

А иногда такое переносила!

Жорж был студентом, учился в худучилище. Жил в общаге, сбежав из деревни, от предков своих. Они его не понимали. Да никто из деревенских не понимал. Ведь Жоржу – в то время Гоше – хотелось успеха, блеска! Масштабной работы! Творить хотелось – так, как видит он , а не кто-то там!

Теперь вот учился: рисовал стенгазеты, плакаты с пропагандой. Но это была халтура. Так, без души.

С душой он рисовал другое: шаржи всякие, новые прикиды на старых персонах…

Любящий следовать моде, Жорж легко влился в ряды стиляг. То, что быть в их среде опасно, лишь будоражило ему кровь, развлекало и отвлекало. А вскоре стало и в творчестве помогать.

Жорж приноровился рисовать знакомых в стиляжных образах: вахтёршу, тётю Тосю, нарисовал – общага две недели потом хихикала, придурка одного из комсомола, что с пеной у рта ему угрожал.

И Ладочку. Разумеется, Ладочку.

Скромную тихоню, которая вертела от него нос. Разозлённая, она становилась чудо как хороша. А уж в платье с декольте, с пышной юбкой и при полном макияже была просто конфеткой.

На рисунке, правда, сегодняшнем. Из-за которого Жоржу и прилетела пощёчина.

Вспомнив, Жорж снова заухмылялся. Ничего, и не такие бастионы брали. Так что Ладка ещё не дохлый номер. Так, выпендривается, цену себе набивает.

«Добьюсь», – твёрдо подумал Жорж.

Не доходя до общаги, он нырнул в переулок. Вывернул чудо-пиджак на другую сторону – скучную, цвета мокрого асфальта, сунул в карман снятый галстук и пенсне, пригладил причесон. И бодро пошёл на улицу.

Единственным, что сейчас портило его вид, были брюки, да туфли.

«Ничего. Тётя Тося простит».

Тётя Тося действительно простила. Да только попался навстречу хрен из комсомола: мгновенно вцепился в него и устроил выволочку. Жорж еле вырваться сумел, отделавшись очередным предупреждением.

Перед входом в комнату он прислушался. Вроде тихо. Открыл дверь.

И правда. Соседа, Генки, ещё нет. Красота! Вся комната пока его, личная!

Жорж переоделся в домашнее, а после – залез под кровать, вытащил из тайника за кирпичами металлическую коробку, где хранил особые рисунки. Уселся за стул, к окну. Прищурил один глаз, после – другой. Улыбнулся и начал творить.

Здорово у него это получалось, мастерски.

«Сам себя не похвалишь – никто не похвалит», – с усмешкой подумал Жорж.

И действительно. Те, кто учился и учил здесь, вряд ли стали бы его хвалить за такие художества. Ведь Гошу, Жоржа, все знали, как балагура и весельчака. С улыбкой до ушей и физиономией, что сияла от чувства превосходства и счастья, любителя шаржей и разных подколов.

Так откуда он брал столь мрачные идеи?

Как думал сам Жорж, они компенсировали весёлость его натуры. Делали этакое равновесие.

Казалось, с кончика его карандаша, кисти, сочился мрак. Странные, бледные твари возникали на рисунках Жоржа в моменты наибольшего вдохновения.

Жоржу нравилось. Жорж гордился этим. И, конечно, хотел устроить свою выставку мечты.

И чем больше препятствий этому видел – тем больше ему хотелось.

Жорж свято верил в то, что не один, не два, а гораздо больше людей, увидев его творчество, не скажут: «Фи!», а поймут, проникнутся. Взгляды задержат.

Ведь аплодируют же там, на Западе, всяким сюрреалистам?!

Жорж видел фото их картин – стиляги знакомые и фарцовщики тайно приносили, рассказывали. Завидовал он жутко. И новая жуть выплёскивалась на рисунки, картины… Те самые, что тайно рисовались на далёком складе, где отец одного приятеля работал. Именно там, прикрытая от постороннего взгляда, коллекция картин ждала своего звёздного часа, потихоньку пополняясь.

Жорж мечтал, засыпал с улыбкой. И, оптимист, гнал прочь мерзкие мысли: что никто не заценит, что, наоборот, оценят так, что выпрут отовсюду, выкинут с «волчьим билетом». Загребут, в тюрьму посадят, как, по слухам, посадили в одном городе смельчака-импрессиониста.

«Нет. Всё будет хорошо. Просто отлично», – спрятав рисунки, подумал Жорж и лёг на кровать.

Когда-нибудь и в их стране искусство станет другим: калейдоскопически разным, на любой, как говорится, вкус. Чтоб всякое было, а не только эти румяные личности. Одинаковые, на каждом плакате, как близнецы. А чуток по-другому нарисуешь – всё, кранты. Выволочка.

Жорж вздохнул.

Ну а пока будущее не наступило, он должен учиться здесь. Делать «правильные» вещи, чтобы получить корочки, устроиться потом в журнал, газету. И когда-нибудь…

Скрипнула дверь – Генка явился.

– Патлатым привет!

– Салют, глазастый.

Генка и правда был глазаст. На лягушку походил при определённом ракурсе. Жорж один раз его так и нарисовал – как лягушку. Долго потом вместе смеялись…

– Что, погулял уже с чуваками?

– Погулял, – зевнув, ответил Жорж и лениво потянулся.

Генка был из тех, кто стиляг не бил, дружелюбно к ним относился. И вообще добрячок был по жизни… Повезло с соседом.

– Хорошо, – как-то странно, с напрягом, протянул Генка и отвёл взгляд. Затем опять посмотрел на Жоржа и тихонько добавил: – Я тут мимо бригадмильцев прошёл… В общем, они новую облаву готовят: на клуб какой-то, сегодня… Ты бы не ходил вечером на танцы. А, патлатый?