Павел Рябцев - Империя добра. Книга вторая

Нахим осмотрелся, протирая глаза, чем вызвал удивление Беренга, который заметил следующее.

– Ты выглядишь не выспавшимся.

– Я всю ночь не спал. – Начал оправдываться Нахим. – Сначала кто-то пьяный кричал во дворе и я не мог от этого заснуть. А потом не мог заснуть от того что крики прекратились.

– Таково несовершенство жизни. – Сказал Беренг, чтобы что-то сказать.

– Такова реальность моего двора. – Парировал Нахим, воспринимая ночных крикунов, как неизбежность места своего проживания. – Уверен, в вашем дворе такого нет.

– У нас двора-то нет. – Будто оправдываясь начал Беренг, но решил не продолжать, чтобы разговор не принял форму абсурда и пригласил гостя следовать за ним.

Длинный, казалось, бесконечный коридор, стены которого были обшиты деревом, привел их в кухню огромных размеров, в центре находилась специальная зона для готовки, по краям разместились ящики. Площадь помещения впечатлила Нахима: «Метров пятьдесят или вроде того». Нахиму показалось странным то, что круглый стол был не под стать помещению – на четверых.

– Это для нас, когда мы завтракаем. – Словно прочитал его мысли Беренг, – Столовая в другой комнате, она немного больше кухни.

Беренг предложил кофе. Нахим согласился на кофе с молоком без сахара. Он сел за стол, ожидая угощения. Его внимание привлекла книга с закладкой на середине. Нахим подвинулся ближе и пока Беренг был занят приготовлением кофе, он разобрал текст на корешке и неприятно поморщился. «Как можно читать Берроуза утром?» – подумал Нахим, почувствовав привкус сигареты во рту – «Тем более, Завтрак. Так совсем аппетит пропадёт».

Они сидели друг напротив друга. Кофе остывал. Нахим смотрел на руки Беренга – никогда не знавшие труда руки. Труд был не для них, он был им противопоказан и окажись сейчас обладатель этих пухловатых пальцев-сосисок где-нибудь на заводе перед станком, сдавалось Нахиму, что не все они остались бы на местах. «Но ведь такие, не видевшие труда руки и владеют руками тех людей, для которых труд – есть норма деятельности» – думал Нахим – «И так было всегда. И так будет всегда. И эти руки, чтобы оставаться такими же белоснежными, чистыми, с ровно подстриженными ногтями будут продолжать искать другие руки, которые со временем покроются мозолями, ранами, грязью».

– Ты женился? – Теперь уже Нахим сказал, чтобы что-то сказать.

– Да, мой дорогой, всё меняется. Вот и я изменился и решил стать примерным семьянином.

«И жить торопится. И чувствовать спешит». И снова Нахим ощутил привкус сигареты.

– Всё для семьи. – Неестественная улыбка появилась на лице Нахима.

– Стараюсь. – Растерянно ответил Беренг.

Он почувствовал себя неуютно в собственной квартире, на собственной кухне, сидя на собственном стуле и держа собственную чашку с кофе. На мгновение все эти предметы вокруг, сами стены, стали чужими. Глаза Нахима смотрели с укором, скрываемые за иронией слов. «Как легко он это делает» – думал Беренг, ерзая на стуле, как абитуриент перед экзаменационной комиссией, и так нелепо было сидеть с чашкой кофе и в пижамном одеянии перед экзаменаторами. Было неловко, но лишь на мгновение. Ведь он уже давно изменился и стал примерным семьянином.

– А где все? – Нахим окинул взглядом кухню, будто этим помещением ограничивалось жилье Беренга.

– Уехали. Сейчас же каникулы. – Он замер, будто вспоминал что-то – Жена увезла их на море.

– А ты?

– А я работаю.

– И сейчас?

– Боюсь, что да. Я ведь хочу рассказать тебе о проекте, который изменит нашу жизнь. Круто её изменит.

– Тогда расскажи мне об этом проекте. – Он вновь шёл по пути покорности.

Нахим окинул комнату взглядом ещё раз. Рассеянность застряла в его глазах. Он видел в центре потолка прекрасную люстру с вензелями из тонкого металла, дубовый фасад кухонных ящиков, массивную столешницу из мрамора, плитку на полу, словно перенесенную из дворца Меньшикова. И в то же время он не видел всего этого. Перед глазами стоял балдахин занавеса, холодная стена прижималась к спине, руки, эти не знавшие работы руки, которые были везде одновременно, темнота, страх перед опасностью быть обнаруженными, сдавленный крик, вовремя пресеченный, тишина и молчание, избегание смотреть в глаза, потолок в сумраке, сигарета, сон.

– Ты слушаешь? – вернул его обратно голос Беренга.

– Конечно. – Нахим кивал и одновременно схватился за чашку, едва не расплескав содержимое. – Какая красивая.

– Английский фарфор. – Объяснил Беренг. – Если тебе нравится, я подарю тебе комплект. У меня есть ещё один.

– Не нужно. Вдруг разобью – будет больно это видеть. – Поспешил промямлить Нахим. – Вернёмся к делу.

– Да, разумеется. Вернёмся к схеме, которую я описал.

Беренг только было открыл рот, чтобы начать своё повествование, но Нахим, ведя свою игру, игру недоступную для понимания ни Беренгу, ни кому-либо ещё, внезапно пресек говорящего и начал говорить сам, неуважительно, небрежно, бросив в него слова так, как бросают палку собаке.

– Покажи мне квартиру, – он пристально посмотрел на Беренга и добавил, – пожалуйста.

– Конечно. Нужно было это сразу сделать. – Он встал из-за стола. – Извини. Пойдем.

Они вышли из кухни и повернули направо, осмотрели спортивный зал и кинозал с электрическими диванами, буто снятые с самолёта каких-нибудь авиалиний нефтяных монархий Персидского залива; вернулись и прошли в столовую, которая больше напоминала зал в Эрмитаже или Лувре: огромное золоченой рамы зеркало создавало еще больший объем комнаты, две золоченые люстры со множеством ламп свисали на декоративных лентах, массивный стол с дюжиной стульев, как взлетно-посадочная полоса, разделял комнату на две части; за столовой открывалась гостиная, выполненная, скорее, в английском стиле – красные, можно сказать шёлковые обои, кожаные диваны с каретной стяжкой, камин и пара кресел у окна; они покинули и эту комнату и вновь оказались в коридоре.

– А где же вы спите? – в недоумении и прибывая в восторге от увиденного выпалил Нахим.

Роскошь, поглотившая его внимание ещё оставалась на сетчатке – такого он не видел никогда, тем более, чтобы это великолепие принадлежало живым людям, до сих пор живым. «Какой-то волшебный мир» – думал он с блаженной улыбкой на устах.

– Ты, верно, не заметил лестницу. Пойдём!

Действительно, лестница оказалась в коридоре и Нахим не заметил её, наверное потому, что отделка стен, уходящих на четыре метра вверх, дубом, завладели его вниманием. Нахим не слушал, сколько здесь ступеней, из какого сорта дерева сделаны перила, как с одним строителем произошёл забавный случай. Оказавшись сейчас рядом с этим человеком, он окунулся в воспоминания, которых, нужно признать, было немного. Но всегда это были вспышки, адреналин, яркие пятна на привычном ему сером фоне. Он хранил эти воспоминания так же бережно, как в детстве вкладыши от жевательной резинки Турбо. Они поднялись по массивной и совершенно не скрипучей, как почему-то думалось Нахиму про ступени до этого, лестнице и очутились на втором этаже в квадратном коридоре, из которого в разные стороны выходили двери. Их было здесь штук пять.