Павел Шульженок - На Закате

По приказу Кастора двое из селян, одним из которых был уже привычный олух Пронька, снесли будку и стали рыться баграми в открывшейся земляной дыре. Вскоре на поверхность вытащили маленькое тщедушное тело, почти не замаранное и не испортившееся, в силу зимнего времени и того, что ямой давно уже не пользовались.

Грейс оказался щуплым мужичком, со жидкими пшеничного цвета волосами. Одет он был в простой кожаный камзол, ныне с темными пятнами крови, и конечно имел багряную инквизиторскую ленту перекинутую через плечо.

Кастор смотрел на этот знак, знаменующий собою служение меча и факела, а ныне замаранный кровью, грязью и дерьмом, и в душе у комиссара вскипал гнев. То лежал перед ним не детектив-неудачник, то лежали перед ним десятки братьев, отдавших свои жизни в чащобах Мистериона, на тропах Вестера, в грязных подвалах и сырых склепах, в потерянных руинах и диких пещерах, повсюду, где зарождалось и гнездилось самое зло. Вот, все они сейчас были попраны и униженны в этой треклятой деревне на краю Империи.

Первым желанием было взять хотя бы Кукшу, подвесить за ноги и собственноручно выпотрошить, как свинью, с той лишь разницей, что свинью перед этим убивают. Захотелось нарезать его на полосы, и делать это медленно! !… Кровь и боль! Всё смывается кровью! … Так, тихо-тихо… Господи Боже мой, избавь меня от лукавого.

Кастор прикрыл глаза и стал массировать виски, успокаиваясь молитвой. Его собственный демон не дремал, только и ждал, когда жертва окажется на краю, что бы лишь немного подтолкнуть её к падению. Случись это, и человек, призванный бороться с демонами, сам станет игрушкой в их руках. Именно поэтому каждый инквизитор с ученической скамьи помнил простое правило: в руке – меч, в уме – молитва, на сердце – мир.

Совладав с собой, комиссар сухо приказал приготовить убитого к погребению, а инквизиторскую ленту выстирать и передать ему лично. Нужно было отвезти её в Шелвик и передать в отделение инквизиции. В конце концов, честь инквизиции принадлежала именно этой ленте, обязывающей спасать и защищать, а не таскавшему её провинциальному взяточнику. Недолго поразмыслив, Кастор пришел к выводу, что Грэйс вполне заслужил упокоения в деревне, по правилам которой решил играть.

Пока готовили похороны Грэйса, комиссар решил сходить к умирающему Агафону. Да, у Сирко не оставалось никаких шансов, и это понимали уже все. Если еще ночью он ещё мог передвигаться и позволять себе ругань, то сейчас просто лежал навзничь, глядя в потолок, и время от времени издавал протяжные стоны.

Умирал Агафон в просторном и светлом покое, чистом и опрятно убранном, на стенах которого имелись даже старые гобелены. Вокруг большой резной кровати собрались немногочисленные домочадцы – Марта с дочерью, проскуровой женой, и пара служанок. Единственный сын Паул, конечно, был сейчас далеко отсюда, и проститься с отцом не мог.

Когда вошел Кастор на него никто особо не обратил внимания. Зарёванная, опухшая от слёз Марта бросила лишь короткий взгляд на гостя, и продолжила тих рыдать над мужем. Инквизитор приблизился к Агафону, и бегло осмотрел его. Рана на шее, перевязанная лекарем ночью, очевидно воспалилась, и нездоровая пунцовая краска уже перекинулась на отекающее лицо. Губы старосты посинели, как и обострившийся кончик носа, все указывало на заражение птомаинами, обычное следствие укуса некрона. Возможно, если бы ночью старосту доставили в альденский госпиталь, там ему успели бы помочь гильдейские врачи. Но здесь и теперь Агафон действительно умирал.

– Господин Сирко, я полагаю вы крещены. – проговорил Кастор. – В таком случае самое время покаяться в грехах, что бы отойти к Господу с миром. А отойдете вы полагаю этой ночью, в крайнем случае завтра. Так судил Господь.

Голова застонал, замычал что-то невнятное, движение челюстью приносило ему страдание, а губы уже не слушались с левой стороны.

– Не утруждайтесь… Я вам помогу. – успокаивающе проговорил Кастор и положил на плечо Агафону ладонь. – Я буду называть возможные грехи, страсти, а вы, если знаете за собой что-то из этого, просто внутренне раскайтесь…

За пять минут Кастор систематично прошелся по всем семи ветвям страстей, очертив буквально все аспекты человеческого греха. Когда с этим было кончено, инквизитор расстегнул свою инквизиторскую ленту, и перекинув её на шею наподобие столы, прочел разрешительную молитву.

– Господь наш Иисус Христос, да смилуется над твоей душой, Агафон. Уходи с миром. – закончил Кастор, и отойдя от кровати умирающего, направился к выходу. У двери его задержала Марта. Прервав рыдания свои, но все еще заикаясь, жена головы спросила:

– Ваше Преподобие, а вот еще вопрос. Его же эта, нежить укусила… А он сам того… Не станет?

– От укусов нежити люди чаще всего становятся мертвецами, а не нежитью. Если он не был одержим, то вряд ли. Впрочем, если вас это так волнует, можете его расчленить и закопать в разных местах, это сработает.

Отбывали из Сборри на закате. Грэйс был к тому времени похоронен, пепелище Анниной хаты уже почти не дымило, а по итогам расследования четверо селян получили свои приговоры. Проскур, Агафон и Кукша при этом получили свою амнистию, а вот сбежавшего Паула, будь он пойман, или даже сдайся он сам, неминуемо ждала казнь. В итоге дело было закрыто.

В Дормезе прибавилось на одного пассажира. С собой Кастор увозил Лию, но не для того, что бы подвергнуть её каким-то пыткам или казни, а что бы определить в монастырь. Девочка явно обладала склонностью к малефикации, и если еще не была ведьмой, то вполне могла ею стать. Тем более, что мамочкина судьба не могла на ней не сказаться, демоны знали, что им причитается, и должны были попытаться взять своё. Самое лучшее, что можно было сделать для Лии – определить её в обитель Одигитрии под Альденом. Кастор лично знал игуменью, и мог замолвить за девушку пару слов. Возможно, жизнь её и пройдет в стенах обители, в обыденных и тихих послушаниях, без семьи, без мужа, без детей, но это в любом случае лучше, чем то, что произошло с Анной.

Уже сидя вместе с Рориком в своём отделении Дормеза, на мягком кожаном сидении, Кастоа поглядел под ноги. Там время от времени пошевеливался брезентовый мешок.

– А убийцу-то так и не взяли, вот что жаль, – посетовал Рорик. – Я за все расследование даже никого не покарал… Скучно с тобой, Кастор.

– Ну есть же еще и Господь. – возразил комиссар. – А Он иногда так карает, что лучше было бы попасть к тебе в руки.

Мрачная чёрная повозка тронулась с места, качнулась на ухабе, и покатилась со скрипом в сторону полыхающего неба, оставляя за собой обескураженную, встревоженную, но очищенную от скверны деревню.