Леонид Бабанский - Практика соприкосновений

– Как там у вас, – спросила она, – что нового?

– Да чего там нового… Ничего. Всё тихо.

– Скажи, Лариске звонил? – допытывалась Светка.

– Конечно! И многократно!

– И что?

– Ты будешь смеяться. Не отвечает.

– Это ты будешь сейчас смеяться, – изрекла Света, и что-то пробормотала себе под нос, наподобие «дурачина». – Придётся нам с тобой встречаться. Срочно. Прямо сейчас.

Ну что же, я собрался и прилетел. Светка почему-то отстранялась от меня, как от чужого.

– Ты почему ничего не знаешь? – спросила она.

– Да почему я должен что-то знать?! – лёгким голосом вскричал я. – Да кто мне что-то такое рассказывает?

– Как? – удивилась Светка. – А папка твой разве ничего тебе не рассказывает? Он, говорят, у тебя по теме информации специалист.

– Что?! Папка?! Мой?! Это кто тебе сказал?

– Ну, – замялась Света, – многие на эту тему рассуждают. Но ведь случаются между вами всякие разговоры…

– Случаются, – пробормотал я. – Когда его в школу вызывают.

– Ты и газет не читаешь?

– Когда как. У нас сегодня что – политинформация?

– Получается, так. Да будет, Лёша, тебе известно, что у Ларкиного папы неприятности. Большие. И Ларочка в депрессии, вместе с мамой. А тебе бы надо быть сейчас вместе с ними, как-то поддержать, посочувствовать.

– Да я бы посочувствовал, да вот не знаю, как. И по какому поводу. Что у него случилось, не знаешь?

– Полгорода знает, кроме тебя. Ты слышал про малиновый скандал?

– Нет.

– А про малиновое вино?

– Нет, откуда…

– Почитай местную прессу.

– А если в двух словах?

– Завезли в город какой-то малиновый концентрат. И чем-то его разбодяжили – или спиртом, или водкой. Получилось вино.

– И что?

– Ну, кто пробовал – все померли. Причём, из своих, из верхушки. Понял?

– Понял. Сколько народу?

– Пострадало? Четырнадцать человек. Насмерть.

– Так… Кого-то посадят.

– Как минимум. Ты сейчас где должен быть? Возле Ларочки! Нет же, ты тут, со мной прохлаждаешься. Но им было бы с тобой поспокойней.

– Вот интересно, как? Я с ними бормотуху не бодяжил.

– Лёшечка, если ты нас с Лариской хоть немного любишь, то напрягись. Ты очень умный. И на тебя сейчас вся надежда. Прикрой их хоть немного своим присутствием.

– Да есть кому её прикрывать. У неё приятелей куча целая. Я рядом с ними не стоял.

– А я тебя прошу! Понимаешь? Я прошу тебя лично!

– Светочка, только ради тебя. Но имей в виду: если не дозвонюсь – извини. Пусть она сама попытается, хоть разик. Тогда я пойму, что ей нужны наши отношения. А чем я могу быть им полезен – совершенно не понимаю.

– И не надо. Всё потом. А сейчас… целую тебя, Лёшечка, целую… Ты обещал, запомни! – сказала Светочка и исчезла.

А я пошёл домой и лёг спать с чистой совестью. Ибо, как получилось, так и получилось. В конце концов, не я первый начал… А утром на кухонном столе обнаружил местную газету с критической статьёй в адрес отдела снабжения крайисполкома, где были указаны некоторые фамилии, среди которых одну я уже знал. Собственно говоря, речь шла об одном только из многих криминальных фактов. И я про это слышу! И это моя близкая знакомая! Моя девушка! Чуть не жена! Обалдеть. Моя жена – соучастница. А я не был способен на криминал, исключая безбилетный проезд, с малолетства, когда мама и папа в качестве профилактики очень строго и громко мне сказали:

– Никогда и ни в коем случае не смей брать чужое. Мы знаем, что ты не брал. Знаем, что не возьмёшь. Но если не дай Бог, хоть когда-нибудь, хоть по какой-нибудь случайности ты будешь хоть в чём-нибудь замешан – пощады не жди.

– Убью, – добавил папа.

И мне стало понятно. Да ещё потом тот милиционер напомнил, на железной дороге. И вот газета, у меня под носом, статьёй кверху, положена специально, мама знает, к кому я ходил на день рождения. Всё они знают, мои родители. Или почти всё. Не знают, однако, что мы с Лариской целовались! А что со Светкой, даже представить себе не могут. И вот я сижу, смотрю на телефон. И знаю – если позвонят, пойду. А если нет, значит, она с тем придурком. Ищет у него утешения. Они все свои. А я для них чужой. Тем более, зачем попусту звонить.

В любом случае, я никак не ожидал такого скорого поворота событий, хотя роскошь Ларискиного бытия сразу показалась мне чрезмерной.

Три недели я жил, поглядывая на телефон. Даже библиотеку перестал посещать. Дома с книжками сидел. Казалось, обстановка в городе и вокруг меня успокаивается, да и я успокаивался вместе с нею. В конце концов, Лёша, не в свои сани не садись, и тебе ничего не будет. Ищи, Лёша, своё место, потом и сани найдутся тебе по рангу. Утешением такие соображения отчасти служили, но прекрасную Ларису забыть было очень трудно. Тем более, восхитительную Светлану.

Светлана позвонила как раз в тот момент, когда я о ней подумал. Но таким голосом, что до сих пор страшно вспомнить. Она потребовала встречу, да так, что мне сразу стало не по себе. Подумалось – ну, всё, попал. Раз сидел с ними, пил, кушал, девушку целовал, значит, их человек. Придётся участвовать в процессе. Произносить оправдательные речи. А то пойду за главаря. Ну что, решил я, надо будет, так и пойду. Ради Лариски пойду. А ради Светки – тем более. Тут уж такая моя мужская доля.

Потянуло холодом. Скорее всего, надвигалась осень, несмотря на то, что тополя, растущие на центральной аллее нашего главного проспекта, не уронили ещё ни одного листка. Даже круглоголовые фиолетовые цветочки распускали вокруг себя в безветренный день вполне ощутимое благоухание. Я уже не говорю про ноготки, единственные цветы, которые безошибочно всегда определял по названию, стройными рядами, стоя во всей красе, устремляли свои бутончики прямиком в небо. Светку я увидел сидящей на скамейке, в окружении цветущей природы и сразу забеспокоился. Что такое, я нисколько не опоздал, даже пришёл на пять минут пораньше, а Света, получается, ждёт меня уже довольно долго. И лицо у неё на этот раз было очень умное.

Она резко встала, подошла ко мне поближе, посмотрела прямо в глаза. Потом вцепилась в мой рукав и повела куда-то, как мне показалось, чтобы только уйти подальше с такого видного места. Я почувствовал её ужасное настроение и, не сопротивляясь, шёл молча. Мы дошли до нашего театра и остановились там, между ёлками. Светка, опять же, глядя мне в глаза, со всей строгостью, на которую только была способна, спросила:

– Ты опять ничего не знаешь?

– Светочка, – ответил я, не чувствуя за собой вины, – скажи, пожалуйста, что я должен знать?

– Понятно, – произнесла Света слишком, на мой взгляд, серьёзно. – И родители твои, естественно, ничего не знают?

Я тоже заговорил посмелее, ибо, чего особенно стесняться, когда мы с ней так близко знакомы.