Наталья Любимова - Наследство старого аптекаря

– Скажите, Лиза была влюблена? – обратился он к матери девушки присевшей на край стула и нервно наблюдавшей за тем, как посторонний мужчина копается в вещах ее дочери.

– Нет! – замотала она головой. – Не знаю… – подумав, пожала она потом плечами.

– Вы вообще разговаривали со своей дочерью? Она делилась с вами своими переживаниями, проблемами, женскими секретами в конце концов? – почему-то стал раздражаться Рябинин.

– У нее не было проблем! Откуда у нее проблемы? У нее все есть: наряды – пожалуйста, лучшие репетиторы – пожалуйста, вкусная еда – пожалуйста, отдых за границей – пожалуйста. Какие проблемы? Какие переживания? Она занимается чем хочет, в силу своей занятости она редко днем бывает дома, а вечером она рисует, читает или учит уроки. Ей некогда думать о мальчиках. Да и рано еще, она же ребенок, – недоумевала мать. – У нее есть все, о чем только можем мечтать любой человек.

– Да, – согласился оперативник и добавил. – Все, кроме любящих родителей.

Тут он подошел к кровати, заглянул под подушку, потом под матрас, но ничего не нашел. Тогда его взгляд упал на плюшевого мишку, он поднял его стал разглядывать со всех сторон, и на спине увидел потайной карман. В нем лежал розовый блокнот.

– Обычно девочки, которым не с кем поговорить ведут дневники, – потряс перед носом матери блокнотом Рябинин.

В блокноте были выведены аккуратным почерком наивные стихи о любви и страданиях. Имя Гриша было обведено жирным шрифтом и заключено в витиеватую рамочку. Вокруг были изображены сердечки, цветочки и прочие знаки обожания.

Приклеенные фантики от конфет, а ниже сочинение на тему: «Как бы я провела лето…»

«Сегодня Гриша был очень любезен, помог мне с оттенком аквамарина, а потом угостил конфетами. Что за божественный вкус был у этих леденцов. Они напомнил мне лето в Венеции. Солнце, вода, гондольеры с длинными шестами-веслами. Покрытые зеленой тиной фундаменты домов и сваи мостов. Как бы мне хотелось побывать с Гришей в Венеции. Мы сидели бы в яркой гондоле. Я – в длинном красном сарафане и соломенной шляпе на голове с большими полями. Он в потертых джинсах с голым загорелым торсом, улыбающийся, приветливый, красивый… С непокрытой головой и бликами золотого солнца в светлых кудрях. Даже мечтать об этом – уже счастье…»

Рябинин перелистал несколько исписанных страниц о мечтах «бедной Лизы» и увидел засушенный букетик из фиалок.

«Вот и пришла весна. Гриша сегодня в парке нашел первые фиалки и подарил мне. Как тоскливо и горячо застучало мое сердце. Мне стало немножко страшно, от того что вдруг он услышит его стук и поймет, как я его люблю. Как я жду воскресенья, и как быстро летят воскресные часы. И как долго тянуться остальные дни недели…»

Рябинин подумал о своей дочери, а ведь и он тоже ничего не знает о ней. Ему вечно некогда. Он утешает себя тем, что для девочки важнее мать. Что она еще маленькая. Что своими мечтами и переживаниями она, наверное, должна делиться с женщиной, которая поймет ее лучше.

Тут его живое воображение нарисовало картину, как он приходит домой уставший, идет на кухню, ест суп уставившись в тарелку, а его дочь начинает щебетать о том, как мальчик Вася подарил ей три хилые фиалки, которые нашел на площадке детского сада…

Как какой-то Коля Перепелкин, в первом классе дернул ее за косичку, и показал язык, а она думала, что она ему нравится…

Как Дима из параллельного 7 «Б» нес ей портфель…

Как в девятом классе она впервые поцеловалась с Женькой Ивановым…

Рябинин передернул плечами и перестал фантазировать о том, что может быть с его пятилетней дочерью дальше. А представил, как он сам сидит, молча кивает слушая ее в пол-уха, и приклеивает дурацкие ярлыки этим мальчишкам: «Вася, да ты глупец, девочкам нужно дарить розы».

«Перепелкин – я чувствую, что детская колония по тебе уже плачет»

«Дима – спортом надо занимается, а то современная молодежь тяжелее ложки и портфеля ничего поднять не может»,

«Сколько лет этому Женьке? Восемнадцать?.. Он что педофил? Как он посмел прикоснуться к тебе? Я его закопаю…»

«Хорошо, что я отец, а не мать» – остановил он себя. «Все-таки девочка должна делиться своими девчачьими секретами с матерью» – твердо решил он, в оправдание себя.

– Я заберу его на время, – вложил Рябинин дневник девушки в свою папку, и подошел к компьютеру.

– Пароль знаете? – повернулся он на стуле в пол-оборота к матери, пропавшей.

– Нет, – растерянно пожала она плечами.

– Назовите ее дату рождения, – потребовал оперативник.

Перебрав несколько вариантов простых паролей, которые не подошли, Рябинин спросил о кличках домашних животных.

Кот «Мурзик», собака «Бася» и хомяк «Прохор», тоже потерпели фиаско.

И тут Рябинин хлопнул себя по лбу: – Тьфу, дурак, – обозвал он сам себя и набрал: «Зайчик». – Сим-сим откройся, – произнес он, и компьютер, как загипнотизированный волшебными словами явил оперативнику милую картинку розового вышитого сердечка.

К его глубокому разочарованию ничего полезного с точки зрения его работы он не нашел. Закладки, ссылки, файлы были посвящены учебе, художественным выставкам, любимым певцам, актерам и другим фигурам шоу-бизнеса. Еще были ссылки на модные бутики нижнего женского белья, кожгалантереи, косметики, а также гадание на кофейной гуще и картах таро, новости о битве экстрасенсов, что вызвало улыбку у оперативника. В папке «фото», его взору предстали картинки, на которых были улыбающиеся: Лиза с родителями в Венеции, на Кипре, в Камбоджи, в Испании, Париже, Риме, Милане. Редкие снимки с родной сестрой, угрюмой, неулыбчивой больной аутизмом Эрикой. С дедушкой, с двоюродными братом Максимом и с двоюродной сестрой Леной.

«Опять голяк» – рассуждал Рябинин сидя в машине, застрявшей в пробке на светофоре. «Еремеев порвет меня на адмиралтейский флаг». «Господи помоги мне найти эту девчонку!» – взмолился он, когда наконец-то дошла его очередь ехать на зеленый сигнал светофора.

Глава 4

«Подвиг»

Когда за командиром канонерской лодки «Кореец» капитаном второго ранга Григорием Павловичем Беляевым закрылась дверь кают-компании крейсера «Варяг», Руднев протянув тому пакет с японским ультиматумом и отвернувшись от него, чтобы не были видны слезы произнес:

– Я Григорий Павлович, несколькими минутами ранее, получил ответ от командиров кораблей международной эскадры, о том, что они направили протест командующим японской эскадрой, но он не был принят во внимание японской стороной. И защищать наши суда командиры кораблей международной эскадры тоже не собираются. А это значит, что мой корабль – кусок мяса, брошенный собакам…