Наталья Любимова - Наследство старого аптекаря

Рябинин понял по этому общепринятому жесту, что в полемику лучше не вступать, и что человек в штатском большая «шишка». И что ему Рябинину сейчас поручат какое-то «очень важное или деликатное дело», и возьмут на «особый контроль». А это, Рябин знал по своему опыту, очень плохо для него.

– Егор Александрович, – без всяких предисловий и не обращая внимание на набравшего полную грудь воздуха Еремеева, приготовившегося вставить свою напутственную речь оперативнику, – начал мужчина, – дело в том, что у меня пропала дочь, – сложив пальцы рук домиком стал ходить по кабинету мужчина.

Еремеев со вздохом, как воздушный шарик, выпустил набранный в легкие воздух и как обиженный ребенок плюхнулся на стул. Сделал заинтересованное лицо и стал в такт рассказчику кивать головой соглашаясь и одобряя каждое его слово.

– Сегодня утром, – взглянул на часы мужчина (было два часа ночи) – извиняюсь, уже вчера, – одернул он рукав пиджака, – она ушла из дома на учебу и до сих пор не вернулась. На телефонные звонки не отвечала. Я пробил по биллингу местонахождение телефона, но он оказался дома на тихом режиме. То есть она не взяла его специально, она которая не расставалась с ним ни на минуту. Вы же знаете современную молодежь?

Еремеев кивнул, а мужчина продолжил.

– Я обзвонил всех учителей, репетиторов, тренеров, никто ничего не знает. Лиза ушла после второго урока, сказав учительнице, что у нее болит голова и она просила меня ее забрать. Но она мне не звонила, и забирать я ее не собирался. У меня нет от дочери ни пропущенных, ни непринятых звонков.

Еремеев вновь сочувственно кивнул.

– Она не звонила и моему водителю, иногда, когда я занят, он забирает ее из школы, – продолжал убитый горем отец. – Она не звонила жене, ни нашей домработнице. Никому… Понимаете? Никому!

Еремеев понимающе кивнул.

– Никогда такого не было. У нас все строго: школа, репетиторы, кружки, дом. А тут такое. Ума не приложу куда она могла пойти не предупредив?

Еремеев в недоумении замотал головой, и развел в стороны свои пухлые руки, как будто это у него сейчас спрашивал отец девушки, хотя тот даже не смотрел в его сторону.

«Сбежала в самоволку!» – про себя вставил Рябинин. А вслух спросил:

– Сколько лет вашей дочери? И какие кружки она посещает?

– Лизе 17 лет. Она учится в одиннадцатом классе. В понедельник после занятий у нее уроки по вокалу, а вечером репетитор по химии, – стал перечислять Михаил Юрьевич, – во вторник – гимнастика и художественная школа. В среду – репетитор по биологии, а вечером танцы. В четверг – репетитор по русскому языку и математике. В пятницу – гимнастика и вокал. В субботу – художественная школа и танцы.

«Я бы тоже сбежал», – записывая на бумаге расписание девушки подумал Рябинин.

– Вы не подумайте, она сама этого хотела, ей нравится петь, рисовать и заниматься спортом, – словно прочитав мысли Рябинина, стал оправдываться отец пропавшей девушки. – И на репетиторах она сама настояла, хочет пойти в медицинский. А теперь же нужно сдавать это пресловутое ЕГЭ.

Еремеев снова кивнул и махнул понимающе рукой, словно сам сдавал его когда-то.

– Запишите мне пожалуйста адреса и телефоны репетиторов и преподавателей кружков где занимается ваша дочь, – протянул Рябинин лист бумаги и ручку встревоженному отцу. – Кстати, как фамилия девочки и в какой школе она учится?

– Самохина Елизавета Михайловна, – стал записывать тот на предложенном Рябининым листе бумаги. – Гимназия № 127, 11 «А» класс.

– А, молодой человек у нее был? – спросил оперативник Самохина старшего.

– Нет! Что вы! Ей об этом еще рано думать, – замотал головой отец.

– А, по-моему, в самый раз, – без капли смущения повел плечами Рябинин.

Еремеев нервно закашлял и свел свои и без того сросшиеся густые брови на лбу, уставившись на оперативника злым пронизывающим взглядом.

– Ну, хорошо, – нехотя согласился оперативник. – Парня у нее нет. А друзья? Подруги?

Отец отложил в сторону лист бумаги и задумался. Потом постучал колпачком от ручки по столу и пожал плечами.

– Нет. Думаю, что нет. Во всяком случае домой она никого не приводила, и сама ни к кому не ходила.

– Ну, может рассказывала о ком-то? Она же не одна занимается в кружках и учится в школе? – не отставал от отца Рябинин.

– Нет конечно, вы правы, – согласился Михаил Юрьевич, – но мне во всяком случае, ничего об этом неизвестно. Она всегда была занята. Думаю, что ей было не до подруг. Репетиции, уроки, а в воскресенье она ездила за город на этюды.

– Странно, вы не находите? – обратился оперативник к отцу девушки. – Молодая, наверное, красивая девушка, – стал развивать свою мысль Рябинин, сделав акцент на слове «наверное».

– Ах, да! – спохватился родитель, и вынул из нагрудного кармана фотографию девушки, и протянул ее оперативнику.

С фотографии на Рябинина смотрела милая девчушка, обыкновенной внешности, которая выглядела максимум лет на пятнадцать. Худенькие узкие плечи, большие обрамленные пушистыми ресницами голубые глаза, светлые вьющиеся волосы, розовые пухлые губки и чуть вздернутый к верху носик, на щеках бледный румянец.

– Так вот, – стал дальше рассуждать вслух Рябинин, – молодая, милая девушка, у которой времени нет ни на что, даже на себя, не то что на парней и подруг, вдруг демонстративно уходит с занятий в школе, преднамеренно не берет с собой телефон, никому не звонит, никого не предупреждает. Что это значит? – обратился он к отцу с вопросительным выражением лица.

Тот пожал плечами и посмотрел в сторону Еремеева, тот тоже в знак солидарности поднял плечи вверх и развел руки в стороны.

– А причин, может быть, как минимум три, если не брать во внимание какой-нибудь несчастный случай – стал объяснять оперативник, поднявшись из-за стола и расхаживая по кабинету Еремеева туда-сюда.

– Первая – девочка устала, и ей все надоело. Признаться, в этом, вам родителям, она боится, поэтому ушла из дома, чтобы вы осознали свою вину, понервничали, а потом простили и отстали от нее со всеми вашими кружками и репетиторами. Вторая – она влюбилась! Да, да! Не надо смотреть на меня такими глазами, – предупредил возражения со стороны сидевших мужчин Рябинин. – В ее возрасте как раз-таки и влюбляются. А так как вы категорически были против этого, и всячески подчеркивали, что ей о мальчиках думать еще рано, она не стала ждать пенсии, когда будет можно и выбрала любовь. И третья версия, самая страшная, – оперся пальцами рук на край стола оперативник и наклонился ниже чтобы видеть глаза отца, – похищение.

Михаил Юрьевич вздрогнул, громко глотнул слюну, застрявшую в горле, и тихо произнес:

– Я об этом не думал. Вернее, я боялся об этом думать…