Адам Нэвилл - Никто не уйдет живым

– Прекрати это! Прекрати! Оставь ее в покое! Оставь ее в покое, ты, ублюдок!

Она была поражена громкостью своего голоса в темноте коридора и шокирована, потому что совершила поступок, на который раньше считала себя неспособной. И столь же быстро ее охватило дурное предчувствие, затвердевшее под кожей точно корочка льда, потому что в соседней комнате воцарилась тишина. Следом за предчувствием явилось предвкушение, из неприятных, когда она поняла, что невидимое лицо, для которого ей хотелось остаться незамеченной, только что повернулось в ее сторону.

«Они знают, что ты здесь».

Ее шея и затылок покрылись мурашками, и она задрожала от холода, холода, в который окунулась, выйдя из комнаты, который стал настолько невыносимым, что казалось, будто дом лишился крыши и стен, защищавших от ледяного небытия снаружи, откуда являлись они с их шагами и их криками, их голосами и их запахами… чтобы показать тебе нечто.

Стефани заскочила обратно в свою комнату, захлопнула дверь и заперла ее. Но чувствовала себя такой же уязвимой, как и в коридоре, лишенная чувства физической безопасности, которое обычно предоставляет запертая дверь.

И холод. В комнате все еще было холодно. Казалось, что ноги уже синеют. Она рывками втягивала воздух и выталкивался его из себя.

«Когда тебе холодно, ты не одна».

Стефани сглотнула.

– Кто? – Она оглядела стены и потолок, осторожно двигаясь к постели.

«Они не могут тебя обидеть».

– Кто вы? – Стефани шептала; даже в состоянии шока она опасалась, что ее услышат. Драч и Фергал спят двумя этажами выше, и если они не заметили ее криков или избиения одной из их квартиранток, то уж наверное не обратят на нее внимания сейчас. Она заговорила громче:

– Кто здесь? Скажите мне. Пожалуйста. Я не могу этого больше выносить… – ее голос начал дрожать. – Я не могу… Я не могу уйти… Я не могу вынести…

Эмоции сдавили ей горло.

– Мне холодно.

Услышав голос рядом со своим ухом, Стефани упала на кровать и, отталкиваясь пятками, прижалась к изголовью, сбив аккуратно заправленную под матрас простыню.

Слышала ли она голос?

Да, что-то она услышала. Но звучал ли голос в комнате или у нее в голове? Может, она сомневается только потому, что никого не видит? А если она уверена, что кто-то с ней заговорил, что ж… значит, она сошла с ума, потому что ей слышатся голоса. Или так, или все, что она когда-либо считала правдой об окружающем мире и управляющих им законах, только что оказалось полной чепухой.

Она дотянулась до телевизионного пульта и выключила работавший без звука телевизор, потом нервно уставилась на зеркальные двери шкафа, сама не зная почему. Может быть, ею управляло какое-то подсознательное суеверие, или она вспомнила о чем-то фантастическом, связанном с зеркалами и выцепленном из книги или фильма много лет назад. Но в зеркале не отражалось никого, кроме нее самой, без преувеличений выглядевшей так, словно она только что услышала призрака.

Она просочилась под одеяло и подтянула его к подбородку.

– Кто вы? Скажите мне, – голос Стефани дрожал от холода.

Тишина.

Она чувствовала себя бредящей и безумной, почти впавшей в истерику и переступившей через границу ужаса в новое ментальное состояние, в котором раньше не бывала; открытое и несдержанное, восприимчивое и безрассудное, бездумное.

– Зачем вы здесь?

Она сосредоточила свои мысли и чувства на комнате; ее разум барахтался, тянулся и пытался увидеть, услышать, узнать.

Комната звенела от напряжения, как атмосфера в классе, полном нервничающих детей, неожиданно оказавшихся под взглядом злого учителя. Похожее чувство бывает, когда идешь по улице ночью и слышишь за спиной шаги. Воздух стал словно разреженней, пространство – тише, как будто комната затаила дыхание. Из-за этого Стефани казалась себе маленькой, очутившейся на грани чего-то неизмеримо бо́льшего, например, океана или необъятного ночного неба. И перед лицом этого ей было так грустно и так одиноко. Сокрушительное чувство покинутости заставило ее челюсть задрожать и застелило глаза слезами.

– Мне холодно… – Вот он, голос. – …меня. Мне так холодно…

Голос доносился от окна. Молодой, женский, смятенный. Потерянный?

– Я… Я тебя слышу, – сказала Стефани, сглотнув. – Кто ты?

Не отвечая, но, кажется, услышав вопрос, девушка начала плакать в другом месте, у стены за телевизором, или даже немного за стеной.

– Я хочу тебе помочь, – сказала Стефани, но из-за сомнений в том, хочет ли она хоть как-то продолжать контакт, ее голос упал до шепота.

– Обними меня. – Это было сказано рядом с ее ухом, как будто кто-то встал рядом с кроватью и наклонился к ней.

Стефани вскрикнула и еще сильнее вжалась в стену.

Ничего. Она не могла ничего и никого разглядеть в холодной комнате. Но была уверена, что, если оно заговорит снова, ее сознание затухнет погашенной свечкой, и на этом для нее все закончится.

Кожу Стефани покалывало иголочками, а она тихо и неподвижно сидела в ледяном молчании на протяжении пяти минут, если верить телефону. Ее разум сделался до странного отсутствующим, словно пытался соскользнуть в оцепенелое ничто, да там и остаться.

В конце концов, как только удивление от того, что она до сих пор в сознании, дышит и жива, вновь сменилось любопытством, она попыталась осмыслить, что с ней происходит. Что-то столь невероятное, что оно порождало в ней ощущение невесомости.

Она сменила позу и легла, прижавшись одним боком к стене, словно ей необходимо было ощутить что-то материальное и осязаемое.

– Ты… Ты еще здесь? – спросила она у комнаты.

Матрас прогнулся, кровать тихо зашуршала, и рядом с ней улеглось чужое тело.

Стоя босиком на холодной, мокрой дорожке возле дома, Стефани сгибалась пополам и с силой втягивала в себя ночной воздух. Сердце колотилось у нее в ушах. Она боялась, что ее вырвет.

Прежде чем выбежать из комнаты, а потом из дома, ей хватило ума набросить пальто поверх нижнего белья, но она забыла втиснуть ноги в расшнурованные кроссовки возле кровати.

Сжимая телефон в трясущейся руке, она испугалась, что уронит его, и быстро обхватила еще и второй рукой.

Дождь рьяно покрывал каплями ее лицо и голые ноги. Она отступила назад, к двери, надеясь укрыться, но мощный поток воды ударил в бетон и обрызгал ей ноги. Сточный желоб наверху был дырявым.

Холод отрезвлял.

За небольшой металлической калиткой, между чернильно-черных массивов разросшихся кустов, ей были видны три дома через дорогу; свет в передних окнах не горел. Кое-где на верхних этажах не были задернуты занавески. Дома и те, кто в них жил, демонстрировали отсутствие интереса к ее отчаянному положению. К ужасному мужчине из соседнего дома идти было небезопасно.