Кристина Ставрос - Там, где Челябинск. Место, соединяющее миры и рождающее сущности

– Ну нет, я на это никогда не соглашусь, – наотрез отказался Васька.

– Тогда я просто умру, – грустно улыбнулся ему одними глазами Андреевский, и лицо его на миг стало мягким и печальным. – Ты справишься, Василий Григорьевич. Мор должен быть побежден, и никакие духи нам не помешают.

– Да причем тут духи, батюшка, видано ли это дело, к себе добровольно болезнь занести!

– А ты меня вылечи! Я тут план лечения расписал, чем раньше начнем, тем больше шансов.

Смертельный укол с заразой, взятой еще у умершей Агафьи, Степан Семенович сделал себе сам в присутствии друга Василия и насмерть перепуганного городничего. Первые дни записи самочувствия в скорбном листе делал он самостоятельно, а потом, когда слег в горячке, ход болезни записывал Василий. А вот о том, с кем разговаривал в бреду штабс-лекарь, подлекарь никогда никому не говорил….

***

Андреевскому с каждым днем становилось все хуже.

Васька уже и не верил, что друг сможет поправиться. И Богу и дьяволу молился Жуковский, умоляя сохранить жизнь самоотверженному доктору.

«Как же так, он все ради людей делал, на такие жертвы пошел, себя не пожалел… Как он может умереть! Вот вправду говорят: „Не делай людям добра, не получишь зла“, – вертелось у него в голове, – Силы небесные, спасите человека самого чистого и доброго из всех, кого я встречал! Век благодарен буду! Ну помогите кто-нибудь, хоть единая душа!»

Но никто не слышал его на краю света в этом одиноком доме на берегу замерзшей реки.

Однажды, задремав у постели горячечного больного, Васька проснулся от скрежета в стекло. В полной темноте странные царапающие звуки были слишком громкими и страшными. Бесшумно в теплых вязанных шерстяных носках подошел подлекарь к окну и увидел, что в стекло бьется, царапается сильными когтями филин.

– Уу-гху, – громко ухнула птица, завидев в окне испуганного человека и жутко захохотала, взмахивая сильными крыльями и взлетая вверх по спирали.

Рядом отчаянно и безнадежно завыла собака. Ее вой подхватили другие. Васька вспотел от внезапно накатившего страха и влажной кожей почувствовал, как вдруг понесло холодом от входной двери. У косяка кто-то стоял. Приглядевшись, он увидел в лунном свете красивую девушку.

– Алия? – сразу вспомнил он странное имя из болезненного бреда Андриевского.

– Умненький, – засмеялась девушка, – нет, это маменькино имя. А я – Кадима. Старуха, что живет у речки, помнишь, городничий говорил?

– Знахарка? – начал приходить в себя Васька и потянулся к светильнику, чтобы зажечь огонь.

– Ведьма, – опять засмеялась Кадима и подошла, положив свою ледяную руку на его теплую ладонь. – Не зажигай, дедушка света не любит.

– Дедушка? – Васька только сейчас заметил дряхлого старика, сидевшего на лавке под образами.

– Здравствуй, Василий Григорич, – поздоровался старик. – Разговор есть к тебе. Садись рядышком, Кадима с больным побудет.

Васька сел, прикидывая, как зашли в избу гости. Он хорошо помнил, как запирал дверь на крюк и на засов.

– Скажи, Василий Григорьевич, как дальше жить собираешься?

– Да не думал я еще дедушко, вот победим священный огонь, да домой, наверное, вернемся.

– Неправильный ответ. Есть у меня к тебе предложение. Женись на внучке моей, Кадиме.

– Зачем это еще? На кой вам я, голодранец, нужен?

– Будешь землю эту соблюдать в чистоте. Людей и духов в разные стороны разводить. Город строить в другом направлении, чтобы люди другим существам не мешали. И дети твои станут людьми необычными, много хорошего сделают в этом мире.

Васька поглядел на Кадиму. Она улыбалась, сверкая черными глазами и белыми зубами.

– А если не женюсь?

– Умрет доктор твой еще до рассвета.

Васька задумался. А потом махнул рукой и согласился. В тот же миг морок пропал и только белый туман стелился по холодному дощатому полу.

Подлекарь подошел к печке и подкинул пару дров.

– Васенька, водички дай, – услышал он шелестящий голос.

Штабс-лекарь Андриевский открыл глаза.

Они назвали болезнь сибирской язвой. А вскоре, поправившийся доктор засобирался домой. Лечение, разработанное им, было признано успешным, можно было возвращаться в Санкт-Петербург. Складывая сундуки, Васька весело насвистывал, когда в дверях появилось смешливое личико.

– Помнишь ли меня, Василий Григорьевич? – мелодично спросила девушка, сверкая слишком темными, глубокими глазами. Они как будто жили отдельно от ее красивого лица.

– Не признал, голубушка, – слегка улыбнулся Васька.

– Кадима я.

Васька открыл рот и без сил сел в открытый, наполовину заполненный вещами сундук.

– Нет такого имени!

– Ну как же нет! Башкиры знают, что Кадима означает древняя, связанная с прошлым. Но ты можешь звать меня Катюшей, если нравится.

Васька долгим взглядом посмотрел на девушку. Она как будто сверкала и переливалась как бриллиант самой чистой воды. От нее шли свет и радость, и он неожиданно сдался, поверив, что все было на самом деле.

– Неужели ты хочешь за меня замуж? – наконец проговорил он.

– А ты возьмешь? – подмигнула ему красавица.

– Возьму.

Известие о том, что ставший лекарем Жуковский остается в Челябинске всколыхнуло весь город. Долго отговаривал его от опрометчивого шага старший товарищ, но Васька был непреклонен.

– Отгуляем мою свадьбу, и езжай, – похлопал друга по плечу Жуковский.

– Свадьбу? А когда же ты невесту найти успел? – изумился Андреевский.

– В снах твоих бредовых, – засмеялся невесело Василий. И только свет, исходящий от Кадимы примирял его с этой действительностью.

***

В Санкт-Петербурге работу двух лекарей по борьбе с сибирской язвой отметили орденами. Андреевский, вернувшись в столицу, занимался ботаническими садами, создал медико-хирургическую академию, где многие годы проработал директором, а потом стал астраханским губернатором. А Жуковский так и остался с Челябинском. Он построил здесь больницу и вместе с Катюшей научился лучше всех лечить людей от сибирской язвы. Его звали в Уфу и в Оренбург, но уездный город не отпускал своего доктора. Катюша родила доктору пятеро детей, но выжили лишь три сына. Старший Григорий, стал боевым генералом, атаманом Оренбургского казачьего войска, а потом губернатором Новороссийской и Бессарабской губерний. Средний Иван остался с отцом в Челябинске и возглавил этот неспокойный край. Он много занимался строительством и медициной, во всем прислушиваясь к мнению отца и матери. Младший Николай уехал в столицу, стал сенатором, разбогател, но много занимался благотворительностью и никогда не терял связей с городом детства. Катюша Жуковская, к удивлению окружающих, казалось, вовсе не старилась, и лишь перед кончиной доктора внезапно и безвозвратно изменилась. Она бесследно сгинула сразу после смерти мужа.