Марина Яковлева - Пары

…Вот он сидит в старомодном костюме за столиком производственной столовой и нервно комкает салфетку в руках. Вскоре напротив него устало опускается на стул жена, запрокидывает голову и обессилено вздыхает. Она поленилась снять лабораторный халат и теперь накрывает колени салфеткой, боясь невзначай испачкать белую ткань гороховым супом. Только к концу обеда, когда на фаянсовой тарелке с щербинками по краям остается недоеденная куриная котлета и столовая ложка свеклы с майонезом, ему наконец-то хватает смелости признаться, что уходит от нее к любовнице. Запах яблочного компота с изюмом становится его последним впечатлением. На мгновение в мозг врывается дикая боль. Из глазницы торчит рукоятка тупого мельхиорового ножа; карминовый след от свеклы смывается неестественно алой в свете гудящих ламп дневного света кровью.

Экран гаснет и превращается в обыкновенное зеркало. Оно покрывается сетью мелких трещин, словно кракелюр, и со звоном осыпается, обнажая глухую серую стену. Он поворачивается к соседнему экрану. Повторяет процедуру активации. Экран вспыхивает. Все та же производственная столовая. Он снова наблюдает за собой со стороны.

…На этот раз он благоразумно забирает у жены второе и успевает убрать тарелку с ножом и вилкой до того, как ее губы смыкаются на загорелом боку пирожка с капустой. Звонок, возвещающий о конце обеденного перерыва, заглушает его слова. Он порывисто встает, обходит стол, слегка сжимает плечо жены на прощанье и направляется к выходу. За кирпичными стенами завода плавится асфальт, воздух тягуч, как патока, и буквально обжигает легкие. Во рту моментально становится сухо. Он спешит на автобусную остановку, перебегает трамвайные пути. Нога в начищенном до блеска ботинке неловко цепляется за рельс. Серый костюм сливается с запыленным гравием. Все накрывают густые тени цветущих каштанов. Отрезанная голова откатывается к тротуару.

Экран гаснет и рассыпается на сотни осколков, открывая все ту же глухую стену.

Он повторяет процедуру, запускает следующий сенсорный экран.

И снова он сидит в душной столовой.

…Слова повисают в воздухе. Подбородок жены начинает дрожать. С ложки капает гороховый суп. Он уходит, не оборачиваясь даже на звон бьющейся посуды. Жара. Вправо и влево тянется бесконечная заводская стена. До ближайшего пешеходного перехода минут двадцать быстрым шагом. Он бежит через трамвайные пути к автобусной остановке на противоположной стороне улицы. Железный грохочущий зверь с красными боками проносится мимо секундой позже того, как он успевает перебежать рельсы. Потеряв равновесие, он неловко машет руками, пытаясь нащупать точку опоры. Пустое пространство разрывает визг тормозов и крики прохожих.

Поверхность зеркала мутнеет, и оно разбивается, как предыдущие. Остается пустая рама на пустой бетонной стене. Он торопится запустить последний экран. Сенсор не сразу срабатывает, не реагируя на влажную от пота ладонь, и ее приходится отирать об одежду.

…На этот раз он бежит из столовой, едва не столкнувшись в дверях со своим начальником, даже не дожидаясь прихода жены. Добегает, запыхавшись, до перехода и покорно ждет зеленого сигнала светофора. Втискивается в автобус, салон которого насквозь провонял бензином, и едет на другой конец города, к морю. Его лоб покрывается бисерными каплями пота, но платок из кармана не достать, и он утирает лоб рукавом пиджака, замечая, что подмышки светло-голубой рубашки уже намокли и потемнели. Легкий бриз на набережной приятно холодит лицо. Дышится легко и свободно. На радостях он покупает букет пионов и буквально взлетает на седьмой этаж новой многоэтажки, не обращая внимания, как вода со стеблей капает на брюки. Дверь после долгих звонков открывает крепкий мужик в одних трусах, с армейскими татуировками на мускулистой груди и стрижкой – ежиком.

– Вам кого? – в голосе слышится явное недовольство.

– Н-нет, никого, простите. Видимо, ошибся этажом. Это восьмой? – он старается спрятать букет за спиной.

– Седьмой.

– Так я и думал. Еще раз извините.

Он делает шаг назад в попытке уйти, но тяжелая рука крепко удерживает его за плечо. В серых по-акульи блеклых глазах мелькает подозрение.

– Погоди. На восьмом уже полгода как не живет никто.

– Дорогой, кто там?

Мужчина оборачивается на зов. В коридоре показывается милое личико, обрамленное светлыми кучеряшками, а тонкая ручка с наманикюренными пальчиками запахивает шелковый халатик. Пухлые губки испуганно округляются:

– Милый, я все объясню!

А ведь ему почти удалось уйти. Военный издает звериный утробный рык. Сильные руки отрывают его от пола и спускают с лестницы. Дверь в квартиру захлопывается. В череде глухих ударов отчетливо слышен хруст шейных позвонков.

Последний экран затухает и раскалывается, трансформируясь в зеркало. За ним опять стена. Пол усеян острыми блестящими осколками, из них в пору сложит слово «вечность». Он замурован, выхода нет.

Экран гаснет. Тупиковая ветвь алгоритма. Он медленно поворачивается, дотрагивается рукой до скользкой холодной поверхности. Перед ним снова он, а вокруг него четыре зеркала…

Серое монолитное здание было практически незаметно на фоне хмурого осеннего неба. Ярким пятном выделялся пестрый рекламный постер с кричащим слоганом «Помни всё!». Вытянутые двухэтажные корпуса без окон вызывали у случайных прохожих неприязнь, и они спешили убраться подальше от церебролабораторий. За такой же серой неприметной оцинкованной дверью Леонарда встретила волна удушливого тепла, запах слегка подгоревшего кофе и неприятно-белый свет люминесцентных ламп.

– Доброе утро, Леон. У тебя клиент.

Из-за стойки показалась женская рука, протягивавшая бумажную папку. Эдна всегда была немногословна и предельно сосредоточена на работе. Опрятная неброская одежда, полное отсутствие косметики, короткая стрижка и мягкие мокасины. Простота и максимальная эффективность были девизом всей ее административной работы и образа жизни в целом. Любой отвлекающий фактор подлежал немедленному удалению. Исключение составляла лишь чахлая из-за нехватки солнечного света орхидея в горшке у монитора. И глаз радует и ухода не требует. Полил пару раз в месяц и забыл.

– Теплый? – брови Леонарда сошлись у переносицы.

– Холодный, как ты любишь. Эй! Ты документы брать-то будешь?!

Голос Эдны заглушил скрип двери, ведущей в отделение мемортилиментов. Бумажная папка с личным делом нового клиента полетела в мусорную корзину.

Леонард редко когда считал нужным познакомиться с тем, кто его ждал, до начала работы, справедливо опасаясь предвзятости. Мотивы же заказчиков и вовсе никого не интересовали: платят, и хорошо. Немало, кстати, платят. Далеко не все состоятельные люди могли себе позволить прихоть любоваться своими снами или избранными воспоминаниями как произведением искусства.