Array Кабир - Жуть-2

– Пить, – попросил хрипло. Виктория потянулась к графину.

– Нет! Из крана.

Он осушил стакан, не сводя глаз с еды.

Живот урчал. Аромат грибов щекотал ноздри.

Яд? Стоило ли разыгрывать такой дорогущий спектакль с чудесами уровня Копперфильда, чтобы банально отравить? Нет, не яд…

Он зачерпнул жульен, попробовал, сморщившись. Чертовски вкусно, не то, что его холостяцкая стряпня. Опустошил горшочек, а вот к салату не притронулся. В голове просветлело.

Утро вечера мудренее, – решил. Утром он выведет чужаков на чистую воду.

– Где мне спать?

Виктория озадаченно заморгала.

– В своей постели, конечно.

– Я провожу, – сказал Сергей.

Ему постелили в гостиной на кожаном диване. Поставили стул и два стакана – для питья и челюстей. Коробку с таблетками, его собственными.

– Спокойной ночи, пап.

Он промолчал. Сергей клацнул выключателем.

Коренев лёг на диван и пробормотал, зажмурившись:

«Мамочка. Господи боже».

Его разбудила прыгнувшая в постель кошка. Щурясь от солнца, он выпрямился на диване. Обвёл глазами комнату и выругался в сердцах. Явь. Дурная, съехавшая с катушек явь.

– Ты ещё кто? – спросил у кошки.

Зверёк стал мурлыкать и ластиться.

– Ты что, Марточка, мешаешь папе спать? – это Виктория в оранжевом домашнем платье и в бигуди, – Доброе утро, дядь Петь.

– Дядь Петь, – повторил Коренев и скривился, словно на язык попало дерьмо.

В дверях возник Сергей. Халат, дымящаяся чашка кофе. Хоть сейчас снимай для рекламы чего угодно в образе среднестатистического положительного мужа. Корнеев подумал с неприязнью, что зачёсывая к затылку волосы, Сергей маскирует лысину.

– Ну, если все проснулись, айда завтракать?

Пётр Иванович не разделял оптимизма новой родни.

– Мне надо позвонить, – сказал он и двинулся на Сергея.

«Не отойдёт – смету с дороги».

Сергей отошёл.

Телефон примостился на столике в коридоре. Не белый, как обычно, а коричневый, но Кореневу было плевать. Что его волновало, так это записная книга. К его радости, ветхий, сорящий страницами блокнот, оказался на месте.

Чужаки скучились за спиной, наблюдая.

– Кому ты звонишь в такую рань?

– Мало ли кому. Нинке, подруге моей. Она в курсе, есть у меня дети или нет. И в ветеранском комитете в курсе. Где же…

Он листал блокнот деревенеющими пальцами. Почерк был его. И бессмысленные закорючки, какие малюют, треплясь по телефону. Но имена…

– Василий Семёнович? Геннадий Львович? Нестеров? Комышин? Михайловна? Кто эти люди?

– Твои друзья, пап, – терпеливо сказал Сергей.

– Перестань! – Коренев смял блокнот, – Всё переписали, всё! Нет, так не бывает. Где-то вы просчитались! Прокололись где-то…

Он поскрёб своё запястье. Заметил красные пятна, вроде крапивных ожогов, опоясывающие предплечье до локтя. Покрасневшие участки кожи слегка зудели.

– Вот, – констатировал Пётр Иванович, – Я от вас уже лишай подхватил.

Сергей утомлённо вздохнул, а Виктория хлопнула в ладоши:

– А теперь завтракать! На десерт «Наполеон» с малиной, по моему фирменному рецепту.

Пётр Иванович поплёлся за роднёй.

Тосты, чесночный суп и шпинат улучшили самочувствие. Он сделался злым и странно весёлым, как бывало после двухсот грамм водки в плохой компании.

Слизывал с ложки крем из маскапоне и ястребом смотрел на семейство. Сергей и Виктория чинно сидели напротив, поклёвывая торт.

– Хорошо, – откашлялся он, – Хорошо, говорю, что вы жену мою с собой не притащили. Апартаменты у меня скромные, боюсь, теснились бы.

Сергей не уловил сарказма.

– Мама умерла, – сказал он, напрягшись.

– Знаю! – стукнул Коренев кулаком по столу. Зазвенели чашечки и блюдца, – Я не о твоей чёртовой маме, а о своей жене…. О Ларисе.

– Маму… твою жену, звали Таня, – произнёс Сергей.

Пётр Иванович закряхтел. Встал тяжело:

– Спасибо, девушка. Жрать вы готовить умеете.

Виктория улыбнулась сконфуженно.

Он обувал туфли, когда Сергей поинтересовался из кухни:

– Ты куда, пап?

– На Кудыкину гору, – процедил Коренев и сжал в кармане плаща килограммовую гантель. Сойдёт за кастет, если они попробуют его остановить. А они попробуют, – Прогуляюсь, – сказал он громче.

– Хорошо. Только шарф намотай.

«Идеальный сын», – фыркнул Пётр Иванович ехидно и толкнул дверь. На пороге стояла девочка лет пяти. В громадных бантах и с куклой наперевес.

– Деда! – восторженно завопила девочка и уткнулась носом в бок обескураженного Коренева, – Я плоголодалась, мам! – крикнула она вглубь дома без паузы. Задрала к Кореневу румяную мордашку. Она была в равной степени похожа на Викторию и Сергея, но больше – на самого Петра Ивановича.

– Толтик есть?

– Да, – выдавил Коренев.

Девочка пробежала к комнате, пустующей со дня смерти Ларисы. Вдовец сохранил помещение в первозданном виде, и не выбрасывал ни швейную машинку, ни пылящиеся рулоны ситца и вафельной ткани.

Или выбрасывал?

Он пялился на убранство комнаты. Прощупал зрачками обои с принцессами, ряды разномастных кукол, детскую кровать и девичьи плакаты. Шумно сглотнул.

– А! – сказала Виктория из-за плеча, – Вы тут с Вандочкой играете.

– И с дедуской, – уточнила Ванда, роясь в кукольном домике.

Виктория хихикнула.

– Стало быть, внучка, – подытожил Коренев, – А… где она была вчера?

– Вчера?

– Да. Вчера вечером.

Виктория повернулась к дочери.

– Дедушка спрашивает, где ты была вчера вечером?

– Там, – пухлый пальчик указал на пол.

Виктория расшифровала:

– Дома была, где же ещё. Гуляла, так ведь?

– Да, – серьёзно кивнула Ванда, – с дедуской.

Коренев, стаскивая на ходу одежду, пошёл в спальню. Сгорбившийся, с едва волочащимися ногами, он выглядел старым, ужасно старым.

– Доченька, – окликнул он Викторию дребезжащим голосом, – Накапай-ка мне валерьянки.

– Я мигом, пап! – заторопилась невестка.

Он сидел в кресле, поглаживая одной рукой кошку Марту, а другой скобля зудящее запястье. Наблюдал рассеянно за слоняющимися по дому людьми. Сергей переговаривался с коллегами по телефону, Виктория стирала, Ванда возилась с куклами.

В какой-то момент кошку на его коленях заменил толстый фотоальбом.

– Я решил, что тебе захочется посмотреть, – потупившись, произнёс Сергей.

Пётр Иванович молча открыл альбом.

На первой фотографии он был запечатлён рядом с женой Таней, красивой женщиной, намного красивее Ларисы. Дальше были будни молодой семьи, родственники, друзья. Рыбалка и Новый Год, октябрьские праздники и рождение сына.

– Почему я всё это забыл? – прошелестели губы.

Слух, в отличие от памяти, был у него в порядке, и он расслышал за стеной:

– Мы должны ему сказать.

– Вика, он сейчас не в лучшей форме.