Яна Демидович - Буря слов

Минуту Леонард стоял неподвижно: закрыв глаза, вдыхая густой аромат сарсапарели, пропитавший дом… Затем со вздохом стянул с головы седоватый парик – обнажилась бритая, с ёжиком волос голова – вместе с очками кинул его на полку в прихожей и, мимоходом заглянув на кухню, поплёлся в свой кабинет.

Бутылка с жидким летом внутри приятно холодила руку. Леонард сделал большой глоток, зажмурился от удовольствия, но, подняв веки, снова помрачнел. Кипа разлинованных, белоснежных листов на столе прожигала ему глаза. Писать не хотелось. Совсем.

Отставив бутылку с вином, Леонард нехотя потянулся к новенькой авторучке, но смалодушничал и вместо неё взял со стола фотографию в двойной рамке.

Мэри и Дуглас.

В сердце вонзилась тупая игла и принялась медленно, будто штопор, ввинчиваться глубже.

Выпить бы чего покрепче вина из одуванчиков…

Пальцы Леонарда нежно тронули фотографию, легонько провели по застывшим лицам.

Мэри. Любимая, нарядная Мэри…

И Дуглас. Его милый Дуглас, одетый в костюм голубой пирамидки. Прошлый Хэллоуин.

Леонард медленно вернул рамку на место и, ссутулившись, спрятал лицо в ладонях.

***

…Когда работаешь на износ и с каждым днём всё сильнее ненавидишь работу, с головой начинают твориться странные вещи. Перестаёшь прикусывать язык при начальстве, смело глядишь в наглые глаза и начисто забываешь о том, что ты – лишь рядовой менеджер, мелкий винтик в гигантской и беспощадной системе, что ты несёшь ответственность не только за себя…

Но хуже всего, когда при этом у тебя есть писательский дар. И тогда резкие, честные, изобличительные слова яростно льются на бумагу, толкаются и безудержно кричат, стремясь поведать миру свою правду. И неважно, что эти слова написаны под другим именем. Они уже накрепко вбиты в бумагу чёрной, как несмываемый гудрон, краской, растиражированы на всю страну… И радость от облегчения души быстро сменяется ужасом.

Человечка, посмевшего куснуть Корпорацию, находят в два счёта. Увольняют по щелчку пальцев, швыряют из офиса вон, а потом…

Ты видишь, как гудящее пламя жадно пожирает твой дом. Как пылает семейная библиотека, в которой, беззвучно крича, заживо горят Брэдбери, Уэллс, По и сотни других с детства любимых друзей… Ты кричишь вместо них, а после – просто тупо стоишь, чувствуя, как маленький сын, дрожа, цепляется за твою ногу и плачет, видя, как в пламени гибнет его пластиковый Ти-Рекс.

Пожарные приезжают лишь тогда, когда обугленная постройка рушится вконец, точно Дом Эшеров. Полисмен нехотя слушает твой сбивчивый рассказ, морщится при словах про нашумевшую статью и месть больших боссов… Статья? А, так вы тот самый?.. Ну да, ну да… И он, и ты уже знаете, что Корпорация с лёгкостью выкрутилась. Подумаешь, статья… Всего лишь клевета от очередной бездарности…

Дальше – хуже.

Ты чудом спасаешься от машины, промчавшейся от тебя на волосок. Едва успеваешь выручить жену, на которую нападают в тёмном переулке, вырываешь из рук похитителей ревущего сына…

И внезапно ты понимаешь. Всё-всё понимаешь.

В этой стране преданность продаётся и покупается. В этой стране не помогут обличительные статьи. В этой стране тебе не уйти от кары.

***

Леонард вздрогнул. Отвёл руки от лица. Блуждающий взгляд уткнулся в приколотый на стене рисунок Австралии: контур континента, по которому скачет гигантский кенгуру.

Австралия. Да.

Всё равно, что другое измерение.

Леонард приложился к бутылке, но вкуса не почувствовал; к горлу подступила внезапная желчь.

Они там . А он – здесь.

Леонард отлично помнил, как снимал последние накопления со своего счёта. Обнимал дрожащую, бледную Мэри и растерянного Дугласа, обещал, что напишет новых рассказов, подкопит денег и скоро приедет туда, к ним… И прятал глаза, понимая, что отчаянно врёт.

Он сбежал из вечно дождливого Сиэтла в солнечный Лос-Анджелес, арендовал ветхий домик на окраине города, изменил внешность и мучительно пытался снова начать писать… Но выходило из рук вон плохо, Австралия с каждым днём становилась всё более зыбкой и призрачной, а он… Он всё больше чувствовал, что сегодня-завтра будет мёртв.

«К чему такая обречённость? Выше нос, Лео!» – попытался подбодрить его внутренний голосок.

Леонард печально усмехнулся, и голосок стих.

Нет, от этого не скроешься. Неспроста же его сегодня потянуло на кладбище, посмотреть, как там дядюшка Рэй…

«Если выживу, – мелькнула вдруг безумная мысль, – пришлю на могилу венок из одуванчиков. Интересно, в Австралии растут одуванчики?..»

Вечер, сотканный из лавандовых теней, давным-давно перешёл в густо-лиловую ночь. Леонард Хафф поцеловал фотографию близких и, сдёргивая на ходу галстук-удавку, устало побрёл спать.

Вскоре в доме погас свет.

В тот же миг из кустов у забора выдвинулись трое.

***

Найти. Уничтожить. Замести следы.

Задача была простой. И, как все простые задачи, решалась быстро.

– Лэнс – на стрёме, Битти – за мной, – скомандовал Экельс, беззвучно шевельнув обветренными губами. Узкое рыло пистолета с глушителем уже торчало из его руки.

Калитка мягче мягкого повернулась на смазанных петлях. Двое нырнули в сад и, крадучись, двинулись к дому сквозь плотную, будто сгусток лакрицы, темноту…

Резкий щелчок. Остановка.

– Битти?..

Молчание. Потом – неуверенный шёпот:

– Там… Вроде есть кто-то.

Новый щелчок. Нет, скорее, пощёлкивание: металлическое, странное, словно поблизости заработал гигантский садовый секатор.

Опять тишина. Следом – лёгкий гул, шипение – точно бекон швырнули на раскалённую сковородку. И вдруг – низкое, полное угрозы, ворчание.

– Пёс это, – сквозь зубы выплюнул Экельс, заметив шевелящуюся у порога фигуру, горящие в темноте глаза. Секунда – и залает в голос.

Что ж, придётся потратить пулю.

Экельс спустил курок, уже видя, как свинцовая пчела с чмокающим звуком вылетает из дула, чтобы смертельно ужалить…

…То есть должна вылетать из дула.

– Какого…

На пороге дома уже ни души. Экельс зло встряхнул пистолет, завертелся на месте в поисках пса…

…И краем глаза различил быстрое, зеленоватое свечение, которое пронеслось совсем рядом.

Слабое пофыркивание за спиной.

Резкий разворот на сто восемьдесят градусов, до боли в костяшках стиснутый пистолет…

И никого.

– Где чёртов пёс?! – прошипел Экельс – и внезапно заметил, как тихо, оцепенело стоит Битти.

Взгляд его был прикован к крыше.

А с неё, крепко расставив восемь паучьих лап, на него глядела невообразимая тварь.

В неверном свете луны её шкура блестела медью, сталью и бронзой, глаза-кристаллы сияли, как зелёно-синий неон. Миг – и из морды выдвинулась четырёхдюймовая игла. Второй – с кончика иглы сорвалась дымящаяся капля. Третий – металлический монстр прыгнул. И полетел.