Любовь Паршина - Юноша и Зверь. [история чёрного серебра]

– Здесь будь по-твоему! – быстро согласился англичанин. – Ну, не унывай, мой друг. Я ведь его не съем. До встречи, – он хлопнул Антона по плечу и, распахнув так и не запертую входную дверь, поспешил прочь, будто времени у него вовсе не было.

На следующий день, в субботу, Елена Андреевна собралась в гости к подруге, Ольге Михайловне Аловской.

Да и не просто в гости – намечался чуть ли не поэтический вечер. Дело в том, что госпожи Аловская и Кононова и прочие дамы их дружеского круга были настроены на весьма мистический лад и со дня на день ожидали если не конца света, то хотя бы нового Мессию. А в последние месяцы еще и усиленно сочиняли гимны и элегии в честь предстоящих событий.

Как-то раз Саша спросил мать, вправду ли та верит во все, о чем говорит. Она лишь сказала, что он еще слишком мал, чтобы обсуждать с ним такие сложные вопросы.

Впрочем, это не мешало брать его в этот раз с собой. «Оленька и Софи захотели на тебя взглянуть», – пояснила она.

Что ж, слово большеглазой Софи было непререкаемо в этом кружке. Да Саша был и не против еще разок взглянуть на сие «благородное собрание». Свидетелем таких встреч он был лишь дважды, когда дамы собирались на квартире у Кононовых.

И вот, поутру Дмитрий Петрович удалился на работу (он владел и заправлял небольшой, но довольно прибыльной типографией), а Денис – к институтским товарищам, у которых он бывал чаще, чем в родном доме.

Елена все крутилась перед зеркалом. Не могла же она ударить в грязь лицом перед подругами! У Оленьки наверняка будет какая-нибудь обновка, а о Софи и говорить нечего.

Наконец она решилась и оделась во все черное. Главным доводом стало то, что с черным гардеробом прекрасно будет смотреться ее бессменное и любимое кольцо с огромным куском белого янтаря.

Затем она бросила в сумочку свою маленькую тетрадь со стихами и кликнула Сашу, который уже битый час маялся у себя, готовый к выходу.

На трамвае они проехали до Знаменской, а оттуда уже до квартиры Аловских было рукой подать. По пути Саша еще раз отметил, что ехать в трамвае по субботнему Невскому – особое удовольствие. За стеклом ведь открывается целая экспозиция самого разнообразного народу: и невероятно важных господ, и развеселых гуляк и студентов, и суетливых лавочников, для которых выходной день самый что ни на есть рабочий, и такой городской бедноты, для которой и разницы-то нет – выходной день или будний.

А возле Знаменской церкви нашелся и вовсе замечательный экземпляр: бородатый человечек, стареющий, но не дряхлый, несмотря на погоду – в ветхом тулупчике и ушанке, и, несмотря на время суток, – пьяный насмерть. Стоял он на самой паперти, рядом с убогими старушонками, одной рукой украдкой, стыдливо покуривая папиросу, а другою – прося подаяния. И ведь подавали!

Саша с матерью прошли через сквер, окружающий церковь, и свернули на Лиговский.

Они не то что не опоздали – они, оказывается, пришли раньше всех. То ли им так случилось выйти раньше, то ли остальные дамы были озабочены гардеробом еще больше, чем Елена Андреевна. Саша вдаваться в подробности и размышления попросту опасался.

Ольга Михайловна так и ахнула, взглянув на Сашу.

– Бог ты мой! Какой кавалер вырос. Когда бы не форма, так и не скажешь, что гимназист. Красавец, Леночка, весь в тебя!

– Вот уж неправда, – возразила Елена. – От меня у него волосы и только…

– Ну а в кого же? На Диму твоего и вовсе не похож. Кстати, как он поживает?

– Хорошо! В марте, правда, захворал ненадолго, но теперь уж все хорошо. Только все на работе пропадает. И сегодня вот, с самого утра…

– В субботу? Ох, совсем себя не щадит.

Тут в прихожей появился светловолосый молодой человек, веснушчатый и слегка растерянный.

– Добрый день, Елена Андреевна. Саша, здравствуй, – поприветствовал он гостей.

– Ваня, гости уж давно пришли! Где ж ты бродишь? – пристыдила Ольга Михайловна сына. – Ой, да что ж мы в прихожей стоим? Проходите, дорогие.

И она радостно погнала гостей в гостиную.

– Мальчики, вам, верно, скучно будет с нами. Идите, по соседству в цветах поболтайте.

Оба гимназиста поплелись в соседнюю комнату, в которой было устроено некое подобие зимнего сада. Во всяком случае, кадушек и горшков с цветами там стояло много, а среди них – ажурная, кованая лавочка, словно для настоящего садика или парка.

Гимназисты расселись по разным концам лавочки, Ваня взялся за оставленную им книжицу. Время потекло дальше…

Разговор двух дам в гостиной журчал, не замирая, в то время как в этом городском садике стояла тишина. Меж двух юношей всегда было обычное, дачное знакомство – уже несколько лет кряду их семьи снимали на лето дачи по соседству друг с другом. В городе же продолжали общаться лишь матери.

Четверть часа спустя прибыли еще две дамы: Вера Игоревна и Ариночка, самая юная в их обществе особа. Впрочем, недостаток лет она восполняла избытком ипохондрии.

Софи, они знали, вовремя не явится даже на Страшный суд, но никогда бы не осмелились попрекнуть ее этим. Она ведь была знакома с самой Зинаидой Гиппиус (да и не только с ней!) и исправно сообщала верной пастве вести и откровения о грядущей судьбе русской словесности и мира в целом.

Так что дамы ждали только Софи, а пока обсуждали последний выпуск «Весов» 1 1 Журнал русских символистов, выходил до 1909 года . Разумеется, вскоре разговор их стремительно перетек в тему «о вечном». Первую скрипку тут заиграла Ариночка. «Да, я верю! – доносился из гостиной ее голосок. – Нет, я знаю! Я знаю, что грядет нечто великое. Мироздание остыло, человек засерел, обмельчал. Но у кого сердце не прогоркло, тот чувствует, как нагнетается в воздухе обновление мира. Люди творческие ведь все чаще обращаются к религии, к вечным образам, а значит – и к самому Господу! Это ли не знамение человечеству?»

– Как она верно все говорит, – прошептал вдруг Ваня, внимательно слушавший звон голоса молодой поэтессы.

– Тоже мне теолог. В розовых кружевах, любитель античности, – усмехнулся Саша.

– А ты у нас по Закону Божьему, наверное, отличник?

– Нет. Я ни по какому не отличник.

– Учеба не дается?

– Это я ей не даюсь.

Ваня открыл было рот, чтобы ответить, но тут же его закрыл, увидев стоящую на пороге мать.

– Сашенька, кому ты там не даешься? – с улыбкой подхватила Ольга Михайловна. – Да не бойся – не стану ничего выпытывать. Софи, наконец, пришла – хочет на тебя взглянуть.

И, взяв Сашу за руку, она торжественно вывела его в гостиную.

Если бы столик, за которым сидели дамы, не был круглым, то Софи непременно усадили бы во главе. Хотя, она и без того выделялась среди прочих. Она была высока ростом, коротко пострижена, а бледно-голубые ее глаза всегда были щедро накрашены.