Глеб Карпинский - Иди как можно дальше. Роман

– Фенита ля комедия! – ухмыльнулся Дмитрий Борисович, чувствуя на себе грозный, почти звериный и наполненный местью взгляд Революционера.

Было в этом взгляде нечто такое, что заставило даже бывалых бойцов заволноваться. Расстояние в десяток метров разделяло охотников и дичь, но эта было расстояние, куда гораздо большее, чем самая глубокая пропасть. В этом взгляде путались ориентиры, и уже не понятно, кто был в этот момент дичью, а кто охотником. Революционер, потерявший только что своего товарища, сделал несколько шагов по краю крыши, внимательно всматриваясь в глаза спецназа, словно пытался запомнить каждого из них. От него веяло холодом смертника. Никто не сомневался, что будь при нем граната или оружие, он бы применил его против них. Они стояли и смотрели на него, не выпуская оружия из рук и ожидая здравый приказ командира устранить немедленно опасность. Но командир по каким-то причинам медлил. И даже когда Адам повернулся к ним спиной и стал не спеша удаляться, бойцы еще долго стояли на крыше, как оцепеневшие.

– Ушел, Дмитрий Борисович… – сказал один из спецназовцев, констатируя факт.

– Ушел… – согласился мужчина в штатском, присаживаясь на корточки, чтобы посмотреть за край крыши на распростертое тело Молнии.

Внизу уже собирались зеваки. Несчастный лежал на спине. Порыв ветра сорвал несколько желтых лепестков и унес вниз. И еще долго кружились они и падали к ногам погибшего.

Снег шел как-то странно, не вниз, а вверх, словно кто-то специально перепутал небо с землей. Гром выбежал из подъезда и помчался к ларьку за сигаретами для своей жены, но, почувствовав под ногами гололедицу, сбавил скорость и пошел осторожной поступью. По дороге ему встретилась баба Ася с тяжелыми сумками, и они друг друга поздравили с прошедшим праздниками.

Гром не любил бабу Асю. Эта пожилая женщина жила этажом выше, подрабатывала уборщицей и все время ворчала по поводу брошенных окурков на лестничной клетке. Она часто жаловалась на жильцов дома в милицию по разным пустякам, поэтому ее старались обходить стороной. Весь подъезд радовался, когда она на лето уезжала в поселок. В квартире своей она жила одна с котом и ни с кем особо не разговаривала, не дружила. В народе ходили слухи, что осталась баба Ася старой девой, несмотря на то, что всю героическую жизнь выхаживала мужа-инвалида, ныне усопшего.

– Сынок, ты куда несешься на ночь?

Гром подумал, что упоминание о сигаретах может расстроить уборщицу.

– Да я за молоком для сынишки, – соврал на ходу он. – Жена укладывать собралась, а в холодильнике пусто.

– Мы в свое время ко-л-ову держали, – проворчала баба Ася.

Гром вспомнил, как торопила его жена, и поспешил дальше. Ларек был недалеко. Гром купил сигареты и хотел уже бежать обратно, как на витрине увидел дешевые презервативы «Молитва девственницы» и, не сдерживая улыбки, решил купить их, чтобы насмешить жену. У подъезда он опять столкнулся с бабой Асей. Она стряхивала снег с валенок и очень обрадовалась, опять увидев Грома.

– Легок на помине! А я все думала, как же ты без шапки выбежал, того и гляди менингит подхватишь, оставишь деточек си-л-отинушками… Купил молочка?

Грому было неудобно, что он обманул старушку. Его красные от мороза щеки слегка зарделись.

– Ах ты, Господи! Л-азобрали и-л-оды! – возмутилась соседка, поняв по лицу молодого человека, что у него нет молока. – Пойдем ко мне, заодно и сумки мне поможешь дотащить.

Уже скоро Гром поднимался по лестнице под причитание пожилой женщины. Горькое чувство овладело им, когда он прошел мимо своей двери, где ждала его жена. Ему даже показалось, что он слышит плач сына, хотя они благополучно «сплавили» его на праздники к родителям, а сами решили отдохнуть и немного расслабиться. Баба Ася жила над ними. Она долго возилась с ключами.

– Заходи, хлопец! Не л-обей….

Гром поставил сумки в коридоре и стал ждать, когда старушка разденется и пойдет на кухню за пакетом молока. В квартире пахло затхлым воздухом, как обычно бывает, если в ней живут пожилые люди. Молодому человеку хотелось поскорее уйти, и он про себя даже ругал бабу Асю за то, что она медлит.

– Давай быстрей, старая кляча, шевели копытами, – бубнил он себе под нос, слушая, как соседка шуршит тапочками по паркету.

Наконец ему вручили пакет молока, опять вспомнили о корове, заохали и с неохотой выпроводили за дверь. Жена встретила мужа упреками, почему он так долго бегал за сигаретами, и удивилась, что он принес еще молока, но жадно вцепившись в пачку сигарет, успокоилась. Гром даже позволил себе выкурить с женой сигаретку на лестничной клетке, что бывало с ним довольно редко, в минуты какого-волнения. И что было очень странным и неожиданным для него самого, так это то, что он не упомянул жене о встрече с соседкой.

Этой ночью Гром плохо спал. Голова болела от выкуренной с непривычки сигареты. Жена во сне забрала все одеяло, и мужчина медленно замерзал под тихое ее сопенье. Во сне она пару раз повторила мужское имя, но не его. Гром пытался понять, что с ним произошло в этот вечер, когда он побежал за сигаретами. Что-то не давало ему спокойно уснуть, волновало сердце и вносило сумятицу в чувства. Но все было тщетно, причина беспокойства ускользала в тот момент, когда, казалось, он вдруг ее понимал. Во время раздумий он поглядывал в щель между шторами. В свете фонарей шел снег и шел он также вверх, а не вниз. Гром долго пытался понять физику этого явления, но знаний не хватало. От досады он уставился в потолок и думал, что где-то там наверху лежит на своем старом диване эта одинокая пожилая женщина, которая возможно не спит и так же как он мучается бессонницей. Было уже пять утра, дворники скребли лопатами по асфальту, очищая двор от снега. Гром тихо оделся и с глухим скрипом закрыл за собой дверь. На лестничной клетке лежали разбросанные окурки. Жена бросала их на пол, мимо подъездной пепельницы, чтобы насолить уборщице. Сердце Грома вздрогнуло, заколотилось.

Какая-то странная, но приятная дрожь пробежала по его телу, когда он услышал знакомое шуршание тапочек. Баба Ася мыла лестницу. Она не замечала его. Сгорбленная и жалкая старушка волочила мокрой тряпкой по ступенькам, пятясь задом и сгребая мусор вниз. Его руки машинально нащупали в кармане пачку презервативов «Молитва девственницы». Он представил себе страшную картину, как он подкрадывается сзади, затыкает ей рот ее же тряпкой, валит старушку на ступеньки, как она причитает. Он сползает с нее, бесшумно уходит к себе, ложится рядом с супругой и снова смотрит в окно, как идет этот чертов снег.

Всю ночь лил дождь, а под утро, ослабев, робкой рябью защекотал он городские лужи, превратившись в морось. Прохожие спешили на работу, вываливались безликой массой из метро и расползались по тихим арбатским переулкам. В опавшей листве бродили голуби. Ветер играл стрижеными кустами, качал деревья, растущие из бульварной плитки, пытался вырвать из рук зонты, сорвать с головы уборы, и дерзко и нагло трепал прически спешащих. Осень прокралась в Москву незаметно. Раньше всех ее промозглое дыхание приметили бездомные. Они кучками лежали на газонах, под открытым небом.