Глеб Карпинский - Иди как можно дальше. Роман

Перстом Отца отмечен свыше.

Стучит, бурлит святая кровь,

Как барабанит дождь по крыше.

Покорны мне моря, леса

И взоры девств енниц печальных,

И звон колоколов пасхальны,

И ветер буйный в небесах.

Я верой-правдою служу

Всем изгнанным и утомленным.

Поверженным и оскорбленным,

Униженным я свет несу.

Меня распяли на горе.

И муки страшные я прИнял.

Отец меня родной покинул,

Когда молил я о себе.

Но я воскрес, разверзлись очи.

И в каждом сердце мой очаг.

И каждый час, и дни, и ночи

Я среди вас. Пусть знает враг!

По деревянным перекрытиям ходили блики яркого света. Запоздалые посетители, жмурясь от них, вели пустые разговоры. Скучающий бармен натирал бокалы, а две проститутки за стойкой смахивали пепел в одну пепельницу. Одна из девушек была чернокожая, с заплетенными разноцветными косичками и серьгой в носу. Спокойная музыка «Je t’aime» в исполнении Лары Фабиан навевала грусть. На столике у окна стояла кружка пива. Над ней сонно кружилась муха, но обладателю этой кружки было все равно. Поникшая голова его была накрыта руками. Ощущение ужасной несправедливости не отпускала Адама и, чтобы заглушить боль, он решил напиться. За соседним столиком двое поддатых мужчин спорили друг с другом, что первично: яйцо или курица.

– Одно из двух! – говорил один заплетающимся языком.

– А я говорю яйцо, – настаивал другой, роняя тяжелую голову на стол.

– Two balls.… – хихикнула чернокожая проститутка, невольно слушая их глупые речи.

– Уважаемые! – посмотрел на настенные часы бармен. – Бар закрывается.

Адам, пошатываясь, вышел на улицу в обнимку с проституткой. Час назад она, скучающая в гордом одиночестве, попросила угостить ее водкой и накормить, и они здорово набрались. Сейчас она пьяная, в липком платье и рваных в нескольких местах чулках, готова была отблагодарить его и все время хихикала, когда он пытался объяснить ей, что ему ничего не надо и предлагал проводить до дома.

За удаляющейся парочкой выбежал бармен.

– Это кажется Ваше… – окликнул он и вернул ему шляпу.

Проститутка начала смеяться таким глупым смехом, что Адаму было неудобно. Он боялся привлечь внимания посторонних, злился уже, что связался с ней, и, наконец, обхватив ее грубо за талию, увел в закоулок.

– Куда ты меня тащишь, ковбой? – спотыкалась о брусчатку проститутка, все еще продолжая смеяться на всю улицу. – Каблуки сломать можно.

Она вдруг сорвала с головы революционера шляпу и примерила на себя. Ей хотелось посмотреться в зеркальце, но оно выскользнуло из рук и разбилось. И тогда она присела у лужи и посмотрела на свое отражение.

– Тебе идет, Наджи. Ты красивая и настоящая, – вдруг заметил революционер.

Она начинала нравиться ему. Такая необычная, с черной кожей пантеры. У него никогда прежде не было чернокожих женщин. Она посмотрела на него, прочитав в его взгляде знакомое ей желание и снова захихикала.

В проеме между домами они уединились, но он все еще не решался пристать к ней. Он не хотел пользоваться ее положением, ее доступностью. С другой стороны желание близости с ней было так велико, что он злился на себя, что преступает через свои принципы порядочности. По проезжей части вдруг пронесся грузовик, в кузове которого сидели солдаты в масках и с автоматами. Брызги от луж разлетелись в разные стороны вместе с окурками и дорожным мусором. От неожиданности Наджи невольно прижалась к нему.

– Ты точно необычный, ковбой, – вздохнула она.

Ей было хорошо с ним. Она закрыла глаза, и страх и другие тревоги, словно по волшебству, куда-то рассеялись. Он вдруг поцеловал ее губы, и она, прежде никогда не допускавшая ни одного мужчины до своего рта, внезапно почувствовала порыв нежности к этому белому незнакомцу. Слеза скатилась по ее щеке и размыла тушь, а он прижал ее к кирпичной стене, подхватив под бедра. Наджи извивалась в его сильных объятиях, отдаваясь ему, словно влюбленная женщина, искренно, полностью, без остатка. Затем, почувствовав его горячее семя в себе, проститутка вздрогнула, оттолкнула мужчину в сторону, поправила юбку и растрепанные волосы на голове, и снова сверкнула улыбкой. В это мгновение лицо девушки показалось Адаму удивительно красивым.

«Может быть, все женщины красивы, когда плачут после хорошего секса?» – подумал он.

Грянула патриотическая музыка, и на глазах Адама хлынули слезы. Он утирал их украдкой рукой, но они шли и шли. Адам был не один. Вокруг него собирались тысячи единомышленников, размахивая красными флагами. На грузовике, закрытым транспарантами «Нет капитализму!», «Долой Правительство олигархов», стояли организаторы митинга. Он не замечал их сытые, довольные лица, дорогие костюмы и пальто, резко выделяющиеся на фоне массы народа. Он упивался сознанием, что сейчас важный момент в его жизни, слушая их с восхищением и ловя каждое верное слово. И с каждым таким словом гнев закипал в нем все больше и больше.

– Ура, товарищи! – крикнул оратор, и собравшиеся загудели дружно «Ура!».

И сквозь этот рев протестующих кто-то крикнул «Идем на Кремль!», но это был крик провокатора. Адам оглянулся, пытаясь вычислить предателя, но это было невозможно. Вокруг него было множество людей, причем людей преклонного возраста, униженных и забытых властью. Их лица были в морщинах, одежды поношены, но в глазах он видел правду, которую не видели его сверстники. Глядя на эту старую гвардию, уходящую в небытие вместе со своими жалкими пенсиями, у Адама заскулило в душе. Среди этих людей были и советские офицеры.

«Как они позволили отдать на поругание Отечество?» – задался вопросом он.

Ветер играл с красными стягами, как будто кровавое море разливалось по Триумфальной Площади, упираясь о берега серых полицейских мундиров. Кровавое море волновалось, раскачивалось гордо в такт патриотической песне, радовало его зоркий глаз, вдохновляло веру в неминуемую победу. Красный бархат знамени касался небритой щеки Адама, но он не отводил голову в сторону. Как нежная рука любимой девушки, трогал он его щеку, и было в этом что-то волнительное и сакральное, отчего губы мужчины сами шевелились, напевая:

Светило яркое солнце, ослепляя присутствующих. Под ногами была каша грязного снега. Она въедалась в обувь, разъедала и мучила ноющей болью.

«Как так может быть?! Один владеет самой большой яхтой в мире, а у меня нет даже нормальной обуви?».

Адам пел и все в нем трепетало. В этот момент он увидел нищего старика, который нагнулся, чтобы поднять обороненную монетку под его ногами.