Вики Петтерсон - Аромат теней

Свет и Тень. Значит, это ты.

— Что я сделала? — вслух спросила я.

Еще один вопрос, на который у меня нет ответа.

— Неважно, дорогая, — словно ниоткуда возник голос Шер. — Вопрос в том, что сделала я?

Остановившись, я осмотрела улицу. Шер нет. Ее корвет припаркован на противоположной стоянке, а перед салоном стоит только одна машина — сверкающий красный БМВ.

Я обошла автомобиль и увидела Шер, прячущуюся за дверцей водителя.

— Ты ударила машину, — отметила я очевидное. — Опять.

В своей страховой компании Шер должна пользоваться большой известностью.

— Всего лишь небольшая царапина, — сказала она, копошась в сумочке. — Ты последи, а я поправлю.

Она достала флакон красного лака для ногтей и принялась закрашивать дверцу.

— Шер, это преступление. Нужно о нем сообщить.

— Нет, не преступление, пока тебя не поймали. — Она подула на лак и наклонила голову. — Думаю, еще один слой.

Меня поразила абсурдность ситуации, так резко контрастирующая с тем, что происходило несколько мгновений назад, и смех — должна признать, несколько истерический, — начал вскипать во мне. Здесь нет жестокости, нет злобы, не действуют законы альтернативной вселенной. Это только Шер, Ни Тень, ни Свет. Просто ближайшая подруга моей сестры в ослепительных оттенках фуксии.

— Ты пропустила одно место, — хихикнула я.

— Спасибо, Ливви-девочка.

Я еще улыбалась, когда вдруг обратила на него внимание. И удивленно ахнула. Он стоял на тротуаре совершенно неподвижно. «Теперь, — подумала я, переставая улыбаться, — я знаю, кто за мной следил».

— Послушай, Шер, — произнесла я негромко. — Я сейчас вернусь.

Она повернула голову. Барби-Килрой.

— Кто это?

— Коп.

Шер пискнула и присела.

Потребовалась бесконечность и всего несколько секунд, чтобы добраться до Нема.

Так много нужно обсудить, но никакие слова не могут подойти. Поэтому я сказала самое простое и естественное, что пришло в голову.

— Боже, Бен. Ты ужасно выглядишь.

Его полуулыбка была напряженной, как будто он очень давно ею не пользовался.

— А ты выглядишь прекрасно. Как обычно.

Он всегда был угловат, даже мальчиком, но теперь в его лице было больше печали, чем жесткости, и склонность к размышлениям и мечтательности слишком ясно просвечивала в глазах. От жалости я едва не задохнулась.

— Я понимаю, что ты под прикрытием, но неужели тебе позволяют так работать?

Он пожал плечами.

— Я как бы в отпуске.

— Надолго?

— Нет. Просто чтобы привести голову в порядок. — Он сунул руки в карманы и переступил с ноги на ногу. — А как ты, Оливия?

Оливия. Будь Оливией. Я глубоко вдохнула.

— Ну… не совсем в своей тарелке, по правде говоря.

— Я знаю, что это такое, — Он провел ладонью по шее. — Сожалею о твоей потере.

Я хотела сказать, что это и его потеря, но слова застряли в горле.

— Давно ты следишь за мной?

— Только сегодня. Ну, вчера тоже. Мне почему-то казалось, что ты нуждаешься в защите, но, вероятно, это просто мое чувство вины. — Он рассмеялся, но горько, а не весело. — Я собирался помочь тебе с этими парнями, но ты как будто сама справилась. Тебе, должно быть, постоянно приходится отбиваться.

Да, я о них позаботилась. Я посмотрела на свою обувь, кусочки цемента прилипли к яркой красной коже, и почувствовала, как оживает мое собственное сознание вины. — Тебе что-нибудь нужно, Бен?

— Я… да, пожалуй. — Он пошарил во внутреннем кармане куртки. — Что ты можешь рассказать об этом снимке?

Я поняла, что он собирается мне показать, еще до того, как он достал фото. Снимок со вспышкой, должно быть, сделан в ют вечер, когда Аякс напал на меня в «Валгалле». Я узнала костюм, мешком висящий на его теле. Это я ранила его в плечо: сейчас у него на шее повязка. Дьявол, я через фото чувствую его зловоние.

Я с трудом глотнула и вернула снимок.

— Ужасное освещение. Но по крайней мере у него не лежит подбородок на кулаке. Терпеть не могу такую позу.

— Это полицейская съемка со вспышкой, — сказал Бен сквозь стиснутые зубы. — Ты никогда раньше не встречала этого парня? Уверена, что не знаешь его?

— О боже! — воскликнула я в притворной тревоге. — Неужели это парень из реалити-шоу о свиданиях вслепую.

Все-таки я не должна была давать им свой номер.

— Неважно, — буркнул он, и я практически увидела, как он гаснет. После долгого молчания он произнес: — Сейчас это, вероятно, не имеет значения, но как насчет того вечера? Ты что-нибудь помнишь… что угодно?

— Я… м-м-м… я все еще пытаюсь с этим справиться. — Я отвернулась, словно совсем не хотела об этом говорить — и я действительно не хотела, — новсе же успела заметить, как раздраженно дернулись его губы. Бен никогда раньше так не смотрел на меня. Словно испытывает отвращение. Словно я слабая.

Потом он тяжело вздохнул… и это мне совсем не понравилось.

— Послушай, Трейна, не обижайся и не теряй терпения, ладно, — заявила я высоким от негодования голосом. — У меня случилась потеря памяти. Я многое не могу вспомнить.

— Прости, конечно. — Его лицо смягчилось. — Но если хоть что-нибудь вспомнишь о Джо, о том вечере, обо всем… позвони, хорошо?

Я кивнула — солгала молча.

— Не знаю… — начал он, потом после паузы продолжил: — Не знаю, рассказывала ли она тебе о нашем свидании и была ли у нее возможность…

Он с трудом глотнул, и я видела, как напряженно работает его горло. Горло, которое я целовала, в которое тыкалась носом неделей раньше. Я не забыла еще запах и вкус этого горла и неожиданно поняла, что он собирается мне сказать:

— Оливия, прости, что роюсь в прошлом, но я уже давно хотел…

Я покачала головой, всколыхнулась копна светлых волос.

— Бен…

— Пожалуйста, позволь мне сделать это. Я должен был сказать это Джоанне, но не решился, а сейчас… — Он замолчал, и лицо его перекосилось.

Я кивнула, прикусила губу и приготовилась к душераздирающей речи.

— Мне жаль.

Искренне удивленная, я отступила.

— Жаль чего?

— Жаль, что оказался слишком слаб. Что не был рядом с твоей сестрой, когда она во мне нуждалась. Я причинил боль вам обеим.

Слезы заполнили мои глаза.

— Она никогда не винила тебя, Бен.

— Знаю. Я ненавижу себя за нас обоих. — Он провел рукой по волосам, отчего они встопорщились беспорядочными клочьями. — Боже, я боялся, что она закончит, как моя мать, просто оболочка, которая когда-то была живой, сильной и прекрасной, если бы не человек, который смог изменить ее, опустошить.

Бен никогда не говорил о своих родителях. Я была так удивлена, что он делает это теперь — и при Оливии, — что промолчала.

— Знаешь, он считал, что это моя вина. Он бросил мне в лицо: вот что происходит, когда мужчина не может позаботиться о своей женщине, и я уверен: он хотел этим причинить мне боль. Не здесь, а здесь. — И он показал сначала на свою голову, потом на сердце.