Нотт Йарк - Лунный свет

«Ты прекрасный художник, Итан. – Заметил Рич, услышав собственный голос. – Но в следующий раз, постарайся не обозначать мою причёску стрелочкой с припиской: «Лисий Хвост»». Трижды сложив листок, тем самым поровняв его с размером зажигалки, он сунул рисунок во внутренний карман пиджака. Взяв тетрадь, в которой было написано сочинение к рисунку, он сел на стул, возле кровати. Раскрыв тетрадь, перекинул три страницы и начал читать.

«Своё сочинение о друзьях, я хочу начать с брата, который…»

… сидел на стуле, когда Итан открыл глаза. Но сон о диком западе, где он был шерифом, не хотел отпускать его, как и Итан не хотел возвращаться в скучный мир. Во сне его все звали Рич шериф Тейлор, а он всем повторял, что его зовут Итан шериф Тейлор. За всё то время, пока длился сон, ему удалось поймать пятнадцать преступников, помочь двадцати людям и выпить две бутылки виски. Всё это казалось таким настоящим, что, увидев Рича, сидящем на стуле, он подумал, что заснул, а не проснулся.

Перевернувшись на бок, спиной к брату, он закрыл глаза и начал думать о вестерне, в надежде, что вернётся именно в тот сон и тогда уж: «Трепещите бандиты!». Все будут кричать ему «Хей-йо, Итан», «Наш шериф лучший», «Выпьем за Итана, лучшего шерифа на диком западе» и мысли об этом, вызывали улыбку. Он чувствовал, как его тело горит, но счёл это за побочный эффект виски, а не за температуру в 39 градусов.

– Можешь не притворяться, – услышал он голос Брата.

– Рич, я сплю, зайди потом, – ответил он усталым, сонным голосом человека, вздремнувшего впервые за три дня. – Сейчас я пытаюсь вернуться на дикий запад, где я был шерифом, ловил злодеев и пил виски. Ты чувствуешь, как тут жарко, нет? А всё потому, что ты не пил виски, а я пил. И должен сказать это чертовски вкусно.

– У тебя температура.

– Знаю, – согласился Итан, по-прежнему лежа к брату спиной, с закрытыми глазами, – но не ломай фантазию ребёнка. Просто дай мне поспать, Риччи, дай мне почувствовать себя шерифом, – он обнял подушку сильней и улыбнулся. Однако улыбка стремительно исчезла.

– Ты нарушил слово, Итан, – спокойно сказал Рич, но в голосе его чувствовалось недовольство и… ярость? Нет, просто злоба. – Ты гладил животных.

– Ну и что с того? – Итан улягся на спину и повернул голову к брату. – Ничего не случилось: пальцы не откусили, руки не оторвали и ничем не заразился. Разве что «Грипп» подхватил.

– «Грипп»? – с недоумением переспросил Рич.

– Сильный «Грипп», но я сильнее.

– Это не… – Рич запнулся. Глаза его расширились, как новогодние шары, а грудь вздымалась вверх-вниз, вверх-вниз, словно откачивающий насос. Дыхание стало сиплым и частым, как после километровой дистанции – и Итан его слышал.

– Брат, ты пугаешь меня, – сказал он и набросил одеяло повыше, закрыв им рот и кончик носа. – Извини, что ослушался, но не мог бы ты прекратить. Мне страшно, очень страшно. Честно.

Неожиданно Рич встал и пошёл к двери.

– Думай, в следующий раз, что ты делаешь, – сказал он и закрыл дверь.

«Думай в следующий раз, что ты делаешь, – повторял Итан, корча рожицы. – Обезьянку я хотел погладить». Перекатившись на живот, он закрыл глаза и мыслями начал возвращаться на дикий запад. Он вспоминал водяную вышку, стоящую позади здания банка; вспомнил салун, возле которого толпились двое рабочих и длинную улицу, по которой пролетал куст, в форме шарика; вспомнил трёх лошадей, уздечками привязанных к длинной палке, по виду напоминающую перекладину. И он заснул, спустя время, полностью уверенным, что перенесётся в вестерн.

Однако очутился в джунглях. Рядом с ним были трое путников, все в костюмах сафари с ружьём на перевес. Они пробирались сквозь заросли, местами густые настолько, что приходилось резать мачете. Итан не знал, куда они идут и зачем, а когда спрашивал, то слышал лишь птичий клёкот. Ему это не нравилось и спина его чувствовала опасность, а какая-то часть шептала: «За нами следят, следят сотни глаз. Но ты не оборачивайся, не провоцируй». Сердце бешено колотилось и не только во сне, но и в жизни. И всё же он не останавливался, шёл дальше, фарширую лианы, как шведский сыр раскалённым ножом. И вот они вышли к пирамиде, поросшей мхом, лианами и прочей зеленью. Кто-то постучал Итана по плечу, говоря, что не стоит останавливаться, и они продолжали двигаться к пирамиде. Всё это не только не нравилось и настораживало, но и пугало. Клёкот птиц сменился до боли знакомыми вскрикиваниями животных. Однако вспомнить кому они принадлежат Итан не мог. Понял, а точней увидел животных, издающих эти звуки позже, к концу сна, а сейчас четверо исследователей вошли в пирамиду. Факелы, лежащие в портфелях, так и остались там из-за ненадобности. Внутри было настолько ярко, что солнечный свет был не нужен. Кристаллы, золото, серебро, алмазы, бриллианты – всё это находилось внутри, вгрызалось в стены и потолок.

Больше всего Итана привлёк большой… нет, ОГРОМНЫЙ горилл сделанный целиком из золота и с метровыми красными сапфирами вместо глаз. Он смотрел на Гориллу, а остальные помчались вниз, высунув из рюкзаков кирки и что-то крича о богатсве. И продолжая смотреть на статую, Итан смог соединить её облик с криками животных. В ужасе обернувшись, он увидел деревья, ветки которых были сверху до низу заполнены разгневанными мартышками. Все они скалили зубы, злостно кричали и били лапами по веткам. Это была не просто стая разгневанных мартышек – это была армия, взбешённых мартышек, собранных со всех джунглей

Спрыгнув с деревьев, они превратились в светло-коричневым цунами, что спустя секунды нахлынуло на пирамиду. Итан попятился назад, но зацепившись за брошенный рюкзак повалился вниз. Режущий уши крик десятков тысяч приматов смешался в один ужасный звук, заставивший его зажать уши. Он зажмурил глаза и раскрыл их, в надежде проснуться, но вместо этого увидел оскаленные, как у тигра зубы, вонзившиеся ему в глотку.

Проснулся Итан в холодном поту, с головной болью и сильным, как от адреналина, сердцебиением. Одеяло под ним стало липким, холодным и одновременно мокрым, напоминая слизь. Итан попытался скинуть его резким движением, но стоило ему согнуться, как он зацепился за крючок. «Струны Арфы» натянулись, и он с жуткой болью, чуть ли не крича рухнул на подушку. «Грипп? – вспоминал он возмущения брата и свой ответ. – Сильный Грипп, но я сильнее». Слеза скатилась с его лица, потом другая, а потом он заплакал. Эти мерзкие, делающие тебя слабей, слёзы лились друг за другом, а одеяло, такое же мерзкое и холодно, окутывало его в свои объятья. «Объятия смерти» – подумал Итан и удивился своей же мысли. Но он был чертовски прав, хоть и не понимал, что жизнь укоротилась ещё на несколько дней.