Мария Барышева - Коллекция

— Если сейчас ты договоришь то, что собираешься сказать, нашим родственным отношениям придет конец, — ровно произнесла Кира, разнимая помидор на две истекающие соком половинки.

Затылком она ощутила потрясенное молчание Стаса. Оно растянулось почти на минуту, и Кира слушала его, держа в руках половинку помидора и нож, глядя в приоткрытое окно на густеющий вечер, рассеченный прутьями решетки. Потом Стас резко развернулся и вышел из кухни. Минутой спустя громко хлопнула входная дверь, и Кира удовлетворенно улыбнулась. Пусть знает свое место! Никто не смеет разговаривать с ней подобным тоном, никто не смеет указывать ей, кого следует приглашать в дом! Иначе она может сделать…

Сделать что?!

Кира недоуменно моргнула, и то нечто, необъяснимое и мрачно торжествующее, спряталось, но тут же вновь всплеснулось с еще большей силой. В груди что-то тупо заныло, и она, уронив нож на стол, прижала к ней мокрую ладонь.

… страшно, страшно… столько крови… но это лишь люди — одни из многих… надо учиться не бояться… учиться ночи… ты уже так давно не была в ней, а ведь столько дорог под темными лунами… они тоскуют по твоим шагам… что тебе эти стены — тебе нужны пространства… и три — число священное… за ним начинается вечность…

Отшатнувшись от стола, Кира стукнулась бедром о раковину, дернулась обратно и прижала ладони к вискам, но то непроизнесенное, бессмысленное, уже исчезло бесследно, и она уже не могла вспомнить ни слова. Боль в груди утихла так же неожиданно, как и появилась.

— Я схожу с ума… — пробормотала она в тишине пустой кухни, глядя на развевающиеся занавески. — Я действительно схожу с ума…

Память тут же со злой издевкой подсунула ей знакомое, сложенное большими светящимися буквами слово, а следом вновь выплыла жуткая картина разгромленной квартиры и изуродованных тел. Кира скрипнула зубами и взглянула через двор на соседний дом — туда, где светились окна на первом этаже, словно спасительный маяк сквозь грозовую тьму. Вадим говорит, что ей лучше уехать… может и вправду так лучше? Не доискиваясь причин — ни того, что произошло и происходит, ни того, что заставляет его говорить это — просто уехать. Она не хочет умирать, да еще так ужасно! И она хочет сохранить рассудок, а здесь это с каждым днем становится все менее возможно…

Но в голове вдруг ожил тонкий стяжательский голосок. «Квартира! — отчаянно закричал он. — Как же моя квартира, все мои надежды?! Как же мои деньги?! Нет, ни за что, никогда, это шанс — мой шанс, я не могу от него отказаться! Я останусь здесь — я просто буду прятаться, просто прятаться. Здесь меня никто не тронет! Это моя квартира, моя, моя!..»

Кира замотала головой, изгоняя этот противный голосок, отчего-то удивительно напомнивший ей сварливые крики Веры Леонидовны из далекого детства, схватила половинку помидора, зло плюхнула его на доску и принялась полосовать ножом. Дело даже не в этой чертовой квартире! Все бросить, так просто сдаться?! Или она не Кира Сарандо, всегда шедшая по жизни с поднятой головой?! Да, их убили, но она-то живая! Нет уж! Чем она хуже своих предков, когда то ступивших в этот дикий скалистый край и выживших, несмотря ни на что?!

Ее левую руку словно ожгло огнем, и, опустив взгляд, Кира увидела, как по белой пластиковой доске стремительно расползается кровь, мешаясь с помидорным соком. Подняла руку, и с большого пальца зашлепали густые капли, выплывавшие из длинного глубокого пореза на подушечке. Уронив нож, она повернулась к раковине, открыла воду и подставила палец под нее, и стекавшая с него вода мгновенно стала ярко-розовой. Выждав с минуту, она вытащила палец, но на вспоротой мякоти снова стремительно начало расползаться красное. Тогда, удерживая палец над ладонью, Кира кинулась за бинтом и йодом. Выскочив в прихожую, она повернула к спальне и внезапно сообразила, что идет не туда, ведь аптечка находилась в гостиной. Кира остановилась, и в этот момент ее взгляд упал на зеркало, тускло поблескивающее в полумраке. Протянув руку, она включила свет, испачкав при этом выключатель, и уставилась на свое отражение. Она смотрела долго, словно испуганное и растерянное лицо в зеркале должно было дать ей какой-то ответ, потом взглянула на свою ладонь, теперь уже всю перемазанную в крови, и снова на свое лицо за серебряной поверхностью. Что это за существо, столь нелепое и столь жалкое, пытающееся якобы добродетельными поступками скрыть свои промахи и спрятать среди искусственного благородства свое никчемное сердчишко?! Оно открыло дверь Владе, чтобы показать кому-то там, наверху, какое оно сострадательное, а не потому что было сострадательным на самом деле, и испросить себе прощения за подругу, за которой недоглядела. Тогда ему было проще не разбираться с Викой до конца, а уйти, оскорбленно задрав хвост! А не приходило ли в голову этому существу, что если б оно сегодня не открыло дверь, Влада просто пошла бы домой и сейчас была бы жива?!

«Но при чем тут я?!» — жалобно воскликнул кто-то — может, даже, из глубины зеркала. Не та ли солнечная девочка — глупая в своей жизнерадостности и принципиальности солнечная девочка?

Кира размахнулась и влепила пощечину своему отражению, оставив на серебристой поверхности оплывающий, влажный кровавый отпечаток ладони и пальцев. Зеркало качнулось, и отражение в нем дернулось в сторону, словно от боли, но нет — это всего лишь повернулась и ушла его хозяйка, и отражение всего лишь последовало за ней. Осталось только перекошенное зеркало, и ярко-красный отпечаток человеческой руки, и прильнувший к ним полумрак, выпрыгнувший из погашенной лампы.

Несколько свечей догорели почти до самых гнезд канделябра, и заметив это, Кира недовольно встала и включила свет, и он мгновенно слизнул со стен все тени — черные и серые, четкие и бесформенные, и в комнате сразу же стало очень пусто, и она отчего-то почувствовала себя брошенной. Сегодня тени успокаивали, и она чувствовала себя в безопасности среди их движения и молчания… хотя, право же, это было так глупо — ведь это всего лишь тени, и они никак не могут ее защитить. Напугать разве что — да и то ненадолго.

Хотя бедную тетю Галю и того безумца впоследствии покойных они напугали навсегда.

Я говорю о тех тварях с зубами! Черных тварях из стен!..

Кира нервно передернула плечами и подошла к шкафу, где хранились свечи. Выдвинула верхний ящик и удивленно приподняла брови. Когда они только-только приехали в эту квартиру, ящик был полон — даже с горкой. Теперь же свечей осталось так мало, что между ними просвечивало застланное старой газетой дно.

И что-то еще.

Кира разгребла свечи и вытащила небольшой целлофановый пакет. Опустилась на пол и встряхнула его и ей на колени выскользнули какие-то книжонки, паспорт советского образца и три полароидные фотографии. Паспорт она схватила в первую очередь, открыла и изумленно уставилась на маленькую, выцветшую от времени фотографию собственного деда. Надпись внизу подтверждала: Ларионов Василий Федорович.