Дженни Джонс - Голубое поместье

В альбоме оказалось много пробелов, явно оставшихся на месте извлеченных снимков. Никакого намека на мужа и сына Розамунды. Мужчин не было вовсе. Крохотная девочка, исчезающая за broderie anglaise [31] английской вышивкой (франц.) в оборочках, восседала на коленях кислолицей женщины. Вновь она же — чуть постарше — в матроске, с игрушечной собачкой в руках.

Другой снимок — юная девушка на террасе поместья, перед темным плющом. Ноги в черных чулках почти теряются на фоне листвы. Детский передник прячет тоненькую фигурку.

Вот она — Элизабет Банньер. Полные губы, темные глаза смотрят прямо в камеру. Волосы мягкими волнами ниспадают на плечи. Глаза мягче, чем у Кейт, но личико тоже сердечком, тот же треугольник улыбки.

«Твои предательские глазки» , вспомнил он строку из первого стихотворения в книге Дюпарка: «Приглашение к путешествию» Бодлера.

Предательство. Сильное слово, могучая идея.

Приступая к делу, Том краешком ума размышлял о том, сколько свободы может позволить себе. Вправе ли он принимать какие-нибудь собственные решения? Он вспомнил, что говорил Физекерли Бирну: в этом доме он писал, не ведая, что творит.

«Спокойный ясный день, безоблачное небо, утренние тени тянутся от изгороди. Элизабет радостно катается на велосипеде по дорожке, наслаждаясь скоростью, ветром в волосах. Ей кажется, что она летит, безмолвно скользя над землей.

В начале лета, в четырнадцатый день ее-рождения, Розамунда подарила дочери велосипед. Она провела с Элизабет целый день в поместье, а вечером отправилась в Париж.»

Том остановился. Да, роскошное детство Элизабет, тем не менее его нельзя назвать богатым материнской любовью. Розамунда Банньер достигла высот карьеры еще до войны. Жизнь ее лежала между спектаклями в «Ла Скала», парижском «Гранд-Опера» и концертами в «Уигмор-Холл»… [32] Лондонский концертный зал, открыт в 1901 г. Песни Дюпарка. Возможно, она пела и их.

Для детей оставалось немного времени.

Так кто же тогда распоряжался в поместье? Какое-то мгновение он грыз карандаш, рассеянно обратившись глазами к точке, высоко повисшей над травянистым лугом… жаворонок. Ответ было нетрудно найти: Питер Лайтоулер вспоминал про сестру Розамунды — Маргарет, засушенную старую деву: кислолицую женщину с детской фотографии Элизабет. Она вполне соответствовала ходу событий. Получается.

«Элизабет тренировалась в езде по дорожке несколько недель и однажды, августовским утром, решила выехать на дорогу. Она положила в корзинку список покупок, составленный тетей Маргарет, и какие-то деньги. Это ее первая вылазка в Эппинг. У ворот она замечает Шэдуэлла, развешивающего выстиранное белье на веревке, протянутой между яблонями. Она машет ему, хотя садовник редко замечает ее присутствие.»

Да, Маргарет, безусловно, требовалась помощь мужчины, как и теперь Рут. Садовник всегда участвовал во всем происходящем в поместье. В конце концов, коттедж был построен именно для него.

«На этот раз Шэдуэлл кивает, прикасаясь к своей кепке. Отлично! Старина Шэдуэлл заметил ее. Наверное, Элизабет действительно взрослеет, становится независимой.

На дороге восторг начинает меркнуть. Появляются сомнения. Что, если она упадет? Что, если ее увидят? Элизабет нажимает на педали медленнее, внезапно ощутив, что возле поместья никого не будет, она встретит других людей, только выехав на шоссе, ведущее в Эппинг, с его повозками и машинами. Там люди увидят ее. Сегодня базарный день, и в центре полно людей. Неужели они бросят свои дела ради того, чтобы посмотреть на нее?

Причина ее нерешительности кроется отнюдь не в вздорной боязни того, что юбка может запутаться между спицами, и она упадет; тогда с нее что-нибудь да слетит, или платье порвется или испачкается в масле. Многое может сложиться не так.

Ее щеки горят от утомления и раздражения. Почему тетя Маргарет так неразумно ведет себя? Она запретила Элизабет носить шаровары на людях. Начался бесконечный спор. Они сражались целую неделю, когда Элизабет заказала себе пару из каталога. Спортивные брюки появились через два дня — колючий оливковый твид.

За завтраком Маргарет отказалась даже обсуждать этот вопрос.

— Леди не подобает их носить, пусть миссис Падфилд одевает брюки. Это ее собственное дело. Однако твое поведение касается меня, и я не хочу, чтобы ты выглядела смешной. Я не хочу слышать более ни слова на эту тему. — Иона отправилась прочь из комнаты.

Родди сардонически поднял бровь, повернувшись к Элизабет.

— Я отвезу тебя, если хочешь.

— Не надо, все в порядке. — Она вздохнула. — Сегодня придется ехать в юбке.

— Как угодно. — Он встал. — Потерпи немного, ящерица. Скоро ты станешь взрослой и тогда сможешь делать все, что захочешь.

Она рассмеялась.

— Так вот чему тебя научили в Оксфорде? Разве кто-нибудь может делать все что угодно, взрослый он или нет? Но какова идея! Что бы сказала на это Маргарет?

— Забудь о тете Маргарет. Кстати, если не похолодает, мы сможем сегодня поплавать? Шэдуэлл утверждает, что расчистил пруд от водорослей.

— О, это было бы действительно превосходно!

Элизабет немедленно приободрилась. Но ее хорошего настроения хватило на то, чтобы выехать из ворот и оказаться на безлюдной дороге, ведущей к Эппингу.

Она не упадет. Юбка не порвется и не испачкается. Она въедет в Эппинг с поднятой головой и уверенно справится с уличным движением. Маргарет исписала целый лист, и ей пришлось потратить час, чтобы сделать все покупки. Зачем на этом свете потребовалась розовая вода тете Мег? Элизабет решительно толкает свой велосипед от аптекаря к пекарю, ощущая себя ответственной и взрослой.

Она возвращается через рынок, и какие-то бархатные ленты в одном из ларьков привлекают ее. Элизабет на миг останавливается, рассматривая цвета. У нее нет собственных денег, но Маргарет не будет возражать, если она возьмет из домашних. Она стоит какое-то время, выбирая между изумрудной зеленью и глубоким вишневым оттенком.

Невзирая на шум и суматоху рынка, толкающуюся толпу и крики ларечников, она осознает, что за ней наблюдают. Неприятное ощущение прикасается к лопаткам, колет их. Не желая того, она медленно поворачивается. В двери лавки мясника стоит маленький ребенок, не моргая, разглядывающий ее. На нем чужая, бедная, залатанная одежда. Лицо неумыто, волосы грязны, в ботинках дыры.

Он глядит на нее — вчерашний младенец, едва научившийся ходить, и она улыбается ему. Поудив в кошельке Маргарет, Элизабет достает пенни.

— Вот возьми, — говорит она, протягивая монетку ребенку.

Он потянулся за ней, но грубая ладонь отбрасывает его руку.

— Мы не нуждаемся в милостыни, мисс. — Лицо матери резкое, тонкие черты искажены раздражением. Бледные соломенные волосы, собранные на затылке в неопрятный пучок.