Дженни Джонс - Голубое поместье

— Простите, я просто подумала… это чтобы мальчик купил себе конфет. — Элизабет зарделась, ощутив всеобщее внимание к себе.

Женщина смотрит на нее, и ледяные глаза становятся неприятно похожими на глаза ребенка.

— Ты из поместья, так? — говорит она наконец.

— Да. — Элизабет не знает, что сказать.

— Тогда передай кое-что. Скажи Родди Банньеру, что Питеру нужны новые ботинки. Поняла? Я ничего не прошу для себя, но Питер быстро растет и… — Она оглядывает Элизабет от соломенной шляпки до лакированной кожи ботинок. — Ох, да зачем я стараюсь? — Голос ее полон горечи. — Что тебе до нас. Покупай себе ленты, девица, и ступай прихорашиваться.

Она поворачивается, увлекая за собой мальчишку, и растворяется в толпе.»

Он не был уверен: можно ли говорить о шароварах, так ли обстояло дело в 1914 году? А потом партия Джесси Лайтоулер, верно ли она прозвучала? Не поддалась ли она клише: истощенная гордая мать и молчаливый внимательный ребенок?

Ребенок получился верно. По крайней мере в этом Том был уверен. Глаза Питера Лайтоулера не пропускали ничего — ни тогда, ни теперь. Холодный самоконтроль… этот лаконичный портрет сойдет.

«Элизабет задумчива по пути домой, непривычно молчалива за завтраком. Родди читает, приставив книгу к кувшину с водой. Тетя Маргарет занята предстоящим расставанием с кухаркой, возможным сокращением прислуги в связи с недавним объявлением войны.

— Вот что, просто не могу представить, чтобы мы остались без прислуги. Условия вполне выгодны, и никто не может сказать, что у нас беспокойное семейство. — Она сердито смотрит через стол на Родерика. — Полагаю, что ее мог обидеть недостаток элементарной любезности с твоей стороны, Родди. По-моему, ты иногда мог бы расставаться за столом с книгой.

— Неужели ты считаешь подобную пищу заслуживающей моего безраздельного внимания? — Брат с пренебрежением тыкает в рыбу вилкой. — Не понимаю, почему нам не завести полный штат постоянной прислуги. Тогда у нас не будет никаких неприятностей с этими их родственниками из деревни.

— У нас нет места, — отвечает Маргарет. — Дом невелик.

Он пожимает плечами.

— Комнаты над конюшней легко перестроить. Глупо жить так. Мы не бедны!

— Мы тоже не сделаны из денег. Родди, по-моему, тебе пора хорошенько подумать над своим отношением к жизни… — Маргарет знаменита своими «залпами всем бортом».

Он хохочет.

— Прекрасный удар, тетя. Быстрая перемена темы, резкое уклонение от обсуждаемого вопроса.

— Я хочу переговорить с тобой об этом после ленча, Родерик. Пожалуйста, приди в библиотеку, когда будешь готов.

— Мы идем купаться. — Он смотрит на Элизабет.

— Во всяком случае, не сразу после ленча. Это весьма нездоровая привычка. К тому же я не уверена, что озеро уже чисто.

— Шэдуэлл вчера закончил с ним. Он дал нам разрешение.

— Хорошо, у тебя будет много времени для купания после нашего короткого разговора. Я ожидаю тебя в два. — Близорукие глаза хмуро смотрят на Родди.

— Очень хорошо. — Он поворачивается к Элизабет. — Тогда в четыре? У озера? — Она кивает. Быть может, там она и спросит его о новых ботинках для Питера. Быть может.

…

Но, добравшись до озера, Элизабет решает молчать. Откуда ей знать, ведь женщина могла и ошибиться? Впрочем, она выглядела решительной и достаточно расстроенной. Элизабет просто не может представить себе, чтобы ее безупречный брат имел какое-либо отношение к подобному существу.

Элизабет ничего не знает о его друзьях, он никогда не приводит их домой. Но в «Ковент-Гардене», когда ее мать пела Сюзанну в «Свадьбе Фигаро» [33] Опера Моцарта. , она видела женщин, показавшихся ей экзотическими птицами. Она не сомневается, что друзья Родди похожи на них: элегантные, утонченные и остроумные. Они отпускают шутки и наделены многими дарами… Она даже не знает, сумеет ли когда-нибудь познакомиться с такими людьми, назвать их своими друзьями.

Она поджидает Родди в тени бука, разглядывая пляшущий на воде солнечный свет. Озеро лежит на границе поместья и со всех сторон огорожено буковой изгородью.

Элизабет пришла немного рано, жара еще не спала. Она задумчиво снимает платье и юбки. На ней купальный костюм, сложное сооружение из оборок и полос материи.

Наконец она слышит, что Родди, приближаясь, посвистывает за деревьями, что он обычно делает лишь после того, как глотнет бренди из графина в буфете. Она отстранение вздыхает. По крайней мере после этого брат всегда пребывает в хорошем настроении. Его белая рубаха чуть расстегнута на груди, волосы в легком беспорядке. Увидев ее, он смеется.

— Позор тебе, Лиззи, ты прямо как на ярмарочной площади. Надо вот так. — Он бросает принесенное полотенце на один из торчащих корней. А потом раздевается догола под ее потрясенным и смущенным взглядом.

Едва поняв, что он собирается делать, она поворачивается к нему спиной. Волосы, текучие мышцы, поблескивающие от пота… она чувствует себя неуютно.

— Родди, не делай этого!

— Не будь ханжой. Какой в этом вред? Это наше озеро, наша собственность. — Он заходит сзади нее, кладет свои руки на ее плечи, мягко тянет за ткань. — Ну, снимай, не будь глупой. Ты молода, ты — дитя двадцатого столетия, ты даже родилась в 1900 году. Лиззи, зачем тебе цепляться за древние провинциальные нравы.

Она молчит. Он отодвигается. Что в этом плохого? И все же…

Она слышит всплеск, когда он чисто входит в воду. Белое тело брата под водой стремится к острову в середине озера. Жилистые руки рассекают затененную деревьями воду.

— Ну, иди, — кричит он. — Тут чудесно и прохладно. — Она нерешительно стоит на краю. А потом медленно входит в воду — чуть-чуть, — пальцы ног окунаются в мягкий ил.

— Только, ради бога, сними этот нелепый костюм, девочка! — В его голосе звучит насмешка.

Это смешно, но он совершенно прав. Ее руки непривычно неуклюже расстегивают одеяние, давая ему упасть на берег. Охнув от холода, она погружается в воду.

Брат ждет ее в тростниках у острова, плавая на спине. Она не хочет смотреть, но ей интересно. Она никогда не видела его полностью обнаженным. Словно поняв ее, он вдруг переворачивается, опустив ноги вниз, так что она может видеть его голову, прилипшие к голове темные кудри и темно-синие глаза…

— Чего хотела тетя Маргарет? — спросила она. — Ты сказал ей, что намереваешься делать?

Рот его напрягается.

— Она глупа. В моем случае это не ее дело. Я в самую последнюю очередь нуждаюсь в нотациях старых дев.

— Я бы хотела, чтобы ты разговаривал по-другому. — Теперь она покачивается как пробка, разглядывая судорожные движения стрекозы:

— Да скорее же расти, Лиззи! — Он весь в нетерпении. — Погляди на себя. Ты женщина, а ведешь себя как малое дитя.