Джен - Монастырь потерянных душ

Стена справа перешла в здание, которое как-то плавно загнулось, — я даже провела по камням рукой, чтобы ощутить эту плавность, — и тут увидела тяжелую приоткрытую дверь. Так было уже много раз в Монастыре: дверь как будто бы черного хода, а за ней — узкая лестница. Я поднялась на второй — довольно высокий — этаж, пошла по полутемному коридору, вслушиваясь в собственные шаги; повернула возле окна. Двери, выходящие в коридор, я проверять на стала.

Повернула еще раз, вышла на лестницу, поднялась. Прохладный лабиринт коридоров можно было исследовать бесконечно. Я то спускалась, то поднималась, стараясь все же не добираться до первого этажа, ориентируясь по виду из редких окон. Коридоры меня затянули, я даже не останавливалась. Так я прошла, наверное, несколько километров, пока, оставив за спиной единственное в обозримом пространстве небольшое окно, я не повернула налево — в почти полную темноту, в которой едва угадывались прямоугольники симметрично расположенных дверей.

И вот, когда я перестала видеть собственные руки, но оборачиваться и тем более возвращаться мне не хотелось, — а коридор все не кончался, — тогда, как в том подземелье, мягко стал зажигаться свет.

Желтые лампы, встроенные в обшитые коричневым отполированным деревом стены. Это место чем-то напоминало внутренности корабля.

Теперь-то я твердо знала: оборачиваться нельзя. Все открывшееся мне могло исчезнуть.

Всматриваясь вперед — лампы горели не слишком ярко — я различила с правой стороны что-то непохожее на уже привычные двери. Какой-то разрыв между стенами.

Я поспешила туда. Это было большое, метров в десять окно, но выходящее не на улицу, а в помещение.

А в помещении…

Свет там горел немного ярче, при таком свете уже можно было читать. Но они не читали.

Люди, незнакомые мне.

Помещение представляло собой что-то вроде учебного класса со столами в два ряда; ряды выстроились параллельно окну. С другой стороны, напротив меня были окна уже на улицу.

Я прижала ладони к стеклу и почувствовала, как напряглась. Меня не замечали.

Люди сидели и слушали человека, который стоял у доски. Я слышала, что он говорил, но пока не понимала. Меня захватывало увиденное. Этот человек был профессор. Он выглядел немного иначе, — как-то суровее, сосредоточеннее. То, как он обращался к сидящим людям, говорило, что к ним он относится куда как серьезнее, чем к нам.

Ирония и снисходительность исчезли. Его слушатели отвечали той же серьезностью и сосредоточенностью. Похоже, они воспринимали не только слова, но и другое, словами невыразимое.

Я перевела взгляд на окна. Там… там пошел снег. И падали листья. Пасмурное осеннее небо.

Дисплей, — решила я. Огромный дисплей. Изображение транслируется с компьютера, пейзаж подбирается в соответствии с темой лекции. Кружение листьев и снега вполне соответствовало тону профессора.

Мое внимание переключилось на людей. Я осторожно постучала по стеклу. Никто не отреагировал. Я огляделась. Ни одной двери, которая могла бы вести в этот класс.

Ни с моей стороны, ни изнутри. Как же они попали сюда?

Я подумала, что и лекция вполне могла быть фильмом. Очень реалистичным, с эффектом объема. Мало ли, какие технологии доступны университету. Я успокоилась.

Рассмотрела людей. Шестнадцать человек, довольно молодых. Их одежда была теплее, чем наша, и более темного цвета. Одинаковые свободные штаны и рубахи. У некоторых штаны заправлены в знакомые мне высокие коричневые ботинки.

Грустно улыбнувшись, я поняла, что это была другая группа. Только выглядели они не подопытными. Они выглядели учениками. Я позавидовала им. Всмотрелась в лица.

Другие. На знаю, повлиял ли так на них Монастырь. Скорее, они казались людьми из другого времени. Более стойкими, прочными, уверенными в своем будущем и в том, кто они есть. Какая-то прямота и открытость. Может, даже самоотверженность. Чем-то они напоминали людей из фильма про город ученых, но и я не могла сказать точно, счастливы ли они, светло ли у них в душе. Но однозначно, им были присущи целостность и внутренняя чистота. Чего, конечно, не хватало нам. Среди таких людей и сам профессор выглядел моложе.

Я вздохнула, немножко разозлилась, подавила злость и, наконец, стала внимательно слушать.

— Существует и другая легенда о школах, более смутная и более мрачная. В то время как в Европе активно развивались университеты, а молодежь осваивала эмпирические науки на благо, так сказать, капитализма, в отдельных заброшенных монастырях и замках обосновались группы людей зрелого возраста, предпочитающих уединение городскому шуму. Часть из них жила в глуши постоянно, другая часть периодически путешествовала. По одному, по два, максимум — по три человека.

Представьте себе мужчин за пятьдесят, но не стариков, вполне крепких, с обветренными лицами и в дорожной одежде, в общем — странников. Но не бедных, совсем не бедных. Хотя обычно они останавливались в скромных гостиницах, им никогда не приходилось попрошайничать, а на руках некоторых, как рассказывают, видели весьма дорогие кольца. Из-за нелюдимости странников часто принимали за колдунов. Одни их побаивались, другие — наоборот — пытались приставать с расспросами, но безуспешно. Странники интересовались только детьми в возрасте от восьми до двенадцати лет.

Конечно, это вызывало нездоровые предположения, и если вдруг пропадал ребенок — понятно, кого обвиняли, но прямой связи между появлением в том или ином месте странников и пропажей не наблюдалось. Во всяком случае, никто не мог доказать, что странник совершил преступление. Иногда единственным источником беспокойства был только иррациональный страх родителей, когда какой-нибудь ребенок встречался со странником взглядом. Надо сказать, что смотреть эти люди умели. Если хотели, то выстраивали между любопытными и собой такую ледяную стену, что реально становилось холодно. А в другом случае — как раз с детьми — взгляд как бы цеплял на крючок и запоминался на всю жизнь. Временами дети рассказывали, будто странник взял их за руку и куда-то повел, а они не могли сопротивляться, но при тщательной проверке оказывалось, что это было обычное ребяческое вранье. Никто не видел, чтобы странник прикасался к ребенку или обращался к нему со словами.

Они просто наблюдали. Стоило ребенку нужного возраста появиться в месте, где находился странник, как тот словно про все забывал и только смотрел, с нереальным по человеческим меркам вниманием. Поговаривали, конечно, про сглаз и про «волны зла». В конфликт со странниками, однако, никто не вступал. Нередко странников замечали неподалеку от городских школ.